Прошло около двух месяцев. Беды караулили их. Началось с приключения, которое едва не положило конец страданиям двоих из них – ужасный конец, всегда возможный в джунглях.

Тюран лежал в шалаше на дереве в приступе лихорадки. Клейтон ушел за пищей недалеко в джунгли. Джэн Портер вышла его встретить. Позади человека, хитрый и гибкий, полз старый большой лев. Вот уже три дня, как его старые мышцы оказывались не на высоте в вопросах добычи мяса для запавшего живота. Уже несколько месяцев он ест все реже и реже и все дальше приходится ему уходить от привычных мест охоты в поисках более легкой добычи. Но, наконец, он напал на самое слабое и беззащитное творение природы – теперь Нума пообедает.

Клейтон, не подозревая, что смерть идет за ним по пятам, вышел на открытое место навстречу Джэн. Он уже перешел на ее сторону, в нескольких футах от густой заросли джунглей, как вдруг девушка увидела из-за его плеча бурую голову и злые зеленые глаза; трава раздвинулась, и царственное животное вышло на опушку, наклонив голову к земле.

Джэн так окаменела от ужаса, что не могла проронить ни слова, но ее остановившиеся, расширенные глаза достаточно сказали Клейтону. Бросив быстрый взгляд назад, он понял безнадежность своего положения. Лев был от них всего в тридцати шагах, и такое же расстояние отделяло их от шалаша. У мужчины в руках была только палка – оружие настолько же действенное против голодного льва, как игрушечное пробочное ружье.

Нума, безумно голодный, давно уже отказался от привычного воя и рычания при разыскивании добычи, но на этот раз дело было настолько верное, он уже чувствовал нежное тело под своими все еще сильными лапами, что он раздвинул огромные челюсти и дал исход давно накопившейся ярости, испустив целый ряд оглушительных рычаний.

– Бегите, Джэн! – кричал Клейтон. – Бегите к шалашу!

Но ноги не повиновались ей, и она продолжала стоять, немая в оцепенении, смертельно побледнев, и смотрела, как живая смерть медленно подползает к ним.

Тюран, при звуках страшного рычания подошел ко входу шалаша и при виде представившейся ему картины прыгал на месте и кричал им по-русски:

– Бегите, бегите! А то я останусь один в этом ужасном месте, – и с этими словами он упал на пол и залился слезами.

На мгновение новый голос отвлек внимание льва, и он приостановился, бросив вопросительный взгляд в сторону дерева. Клейтон не мог больше выдержать. Повернувшись к зверю спиной, он закрыл лицо руками и ждал.

Девушка с ужасом смотрела на него. Почему он ничего не делает? Если надо умереть, почему он не умрет, как настоящий мужчина? Не бросится на страшного зверя с палкой, хотя это и было бесполезно? Так ли держал бы себя Тарзан от обезьян? Не умер бы он, по крайней мере, геройски сражаясь до конца?

Вот лев пригнулся для прыжка, который положит конец их молодым жизням под жестокими, терзающими желтыми клыками. Джэн Портер опустилась на колени и молилась, закрыв глаза. Тюран, обессиленный лихорадкой, потерял сознание.

Проходили секунды, за ними минуты – вечность целая – зверь не прыгал. Клейтон почти лишился чувств в этом ожидании – колени у него дрожали, еще минута – и он упал бы в обморок.

Джэн Портер не выдержала больше. Она раскрыла глаза. Не грезит ли она?

– Вильям, – позвала она, – взгляните.

Клейтон кое-как справился с собой, поднял голову и обернулся ко льву. С уст его сорвалось восклицание удивления. У самых их ног зверь лежал мертвый. Тяжелое боевое копье торчало в буром теле. Оно вошло сзади, повыше правого плеча и, пронзив тело насквозь, попало в сердце.

Джэн Портер поднялась на ноги, Клейтон подходил к ней, когда она зашаталась от слабости. Он подхватил ее, привлек к себе и, наклонив голову, в порыве благодарности судьбе, поцеловал ее.

– Пожалуйста, не делайте этого, Вильям, – сказала она. – В эти несколько коротких мгновений я пережила целую вечность. Глядя в лицо смерти, я поняла, как надо жить. Я не хотела бы обижать вас больше, чем это абсолютно необходимо, но я не могу оставаться дольше в положении, в которое сама поставила себя из-за ложно понятого чувства долга, обязывающего меня якобы держаться импульсивно данного вам обещания. Последние несколько секунд показали мне, что было бы безобразно продолжать обманывать и себя, и вас, поддерживая в вас уверенность, что я когда-нибудь, когда мы вернемся к цивилизованным условиям жизни, стану вашей женой.

– Как, Джэн, – вскричал он, – что вы хотите этим сказать? Что общего между нашим спасением и переменой в ваших чувствах ко мне? Вы просто потрясены, завтра вы опять будете самой собой.

– В эту минуту я вернее себе, чем за весь прошедший год, – возразила она. – То, что только что происходило, снова напомнило мне, что самый храбрый на свете человек дарил меня своей любовью. Я слишком поздно поняла, что отвечаю ему, и он должен был уйти. Он умер, а я никогда не выйду замуж. Я, во всяком случае, никогда не могла бы выйти за человека, менее храброго, чем он, потому что всегда испытывала бы чувство некоторого презрения к относительной трусости моего мужа. Вы поняли меня?

– Да, – отвечал он, склонив голову, и краска стыда залила ему лицо.

А на следующий день разразилось несчастье.

Совсем уже стемнело, когда Лэ, верховная жрица, вернулась в комнату Мертвых с пищей и питьем для Тарзана. Она не взяла с собой света и ощупью нашла дорогу. Сквозь каменную решетку в потолке тропическая луна тускло освещала комнату.

Тарзан, присев в тени в дальнем конце комнаты, при звуке ее шагов пошел навстречу девушке.