– Иди.

– Может, волоком дотащим. Сейчас подцепим как-нибудь. Трос у меня в кузове есть, – герою суток Резинкину даже лень было уста открывать, чтобы озвучить простенькую идейку. Он так это небрежно брякнул. Прямо между прочим.

Идея Мудрецкому понравилась. Они попробовали вдвоем приподнять толстый конец. Лейтенант с натуги крякнул. Фрол, топая к лесу, обернулся. Двое стоят раком, кряхтят и еле-еле отрывают дубину от земли.

Здоровый лохматый волк скалился и рычал, нависнув над ним, потом неожиданно сложил губы трубочкой и, высунув липкий и длинный змеиный язык, шлепнул его по щеке.

– Вставай!

Это не волк, это Фрол.

– Ума нет. Жопа, поди, вся сырая! На мокрой листве сидеть! Дожди идут через день.

– Чего ты кричишь? – вяло бубнил Простаков, ощупывая штаны в интересующем Валетова месте. На самом деле влажные. – Сморило меня.

– Пошли бревно рубить.

– Кто сказал?

Валетов зло посмотрел на детину.

– Я! Тебе мало?

– Чего? – Нижняя челюсть здоровяка выдвинулась вперед.

– Спокойно, мастодонт. Комбат приказал.

Лейтенант на самом деле решил не рубить дерево. Подцепили по-резинковски. Простакова отправили обратно в казарму спать, а сами повезли дерево в парк.

Леха доковылял до казармы. Хотелось писать, есть, спать и еще кой-кого – того, кого в армии очень мало, в основном по контракту и почти все чьи-то жены.

В первый раз в жизни у него заболела голова. Боль зародилась в висках и вскоре распространилась по всей черепушке. Вряд ли он заболевает, просто легкое недомогание. Ему надо отоспаться как следует, и он будет как новенький.

– Гигант вернулся, – Кикимор встретил Простакова белой маечкой в обтяжку, подчеркивающей хорошо развитую грудную клетку и плечи, новенькими сланцами, свежей утренней улыбкой без верхней левой четверки и легким ударом по ребрам. Агап только хмыкнул, а Баба Варя, мывший казарму, фальшиво и истерично заржал.

– Здоров, – ответил Леха и неожиданно ухватил плотного и плечистого Кирпичева за шею и дернул с такой силой, что у дембеля другого пути, кроме как лбом в дверной косяк, не оказалось.

Охнув, неформальный папа взвода осел на пол и отключился, завалившись на бок.

Как ни в чем не бывало Простаков перешагнул через тело, подошел к койке, снял китель, поставил у кровати сапоги и, надев тапочки, пошел в туалет, где, вопреки будничным советам Валетова, он напился воды из-под крана, умылся и пошел обратно в кубрик.

Тело продолжало лежать на прежнем месте, только теперь вокруг него роились Агапов, Бабочкин и оказавшиеся в расположении, но до этого незаметные Ануфриев и Сизов.

– Кайф ловит, – растянуто и тихо поделился с товарищами мыслями Ануфриев.

– Торчит, – согласился Сизов, прозванный за цвет кожи Желтком.

Два друга посмотрели на Простакова одурманенными, слезящимися, выпученными глазами.

– Поздравляю, – Агапов протянул увлажненную кремом для кожи ладонь. – Ты его грохнул. Пятнадцать лет дисбата, а потом опять служить. В тридцать пять уволят.

Все четверо заржали.

Простаков почесал затылок, потом потер ноющие виски. Кикимор на самом деле лежал без движения. Наклонившись, виновник торжества пощупал пульс.

– Живой, – радостно сообщил он присутствующим. Поднял тело с пола и закинул на ближайшую верхнюю койку, словно детский рюкзачок. Свободно мотающиеся ноги, уже без сланцев, задели по двум мордам с блестящими глазами.

– Тише, доктор, – Желток улыбался, искренне радуясь тому, что Кикимор еще поживет.

Простаков молча залез под одеяло с головой и тут же уснул. С нескольких метров и не разобрать, спит там кто или просто кровать не убрана.

Агап тут же пнул Бабочкина.

– Чего встал! В казарме до сих пор жопа!

Мотострелки не радовались статной, измазанной в грязи невысохших луж сосне. Для изображения бурной жизнедеятельности перед адъютантом генерала, оставленным хозяином ковыряться в носу на солнышке, Белобородов – командир второго взвода третьей роты – распорядился немедленно дубье разобрать на поленья и сложить рядом с кунгом.

Пока наряд пилил и колол дрова, генерал в сопровождении подполковника осматривал технику. Больше никого не взяли, вдвоем пошли, как президенты на саммите, глаза в глаза – разговоры о политике, понятное дело. Даже зампотеха батальона капитана Стержнева не взяли. А он молил, прямо как сладкое выпрашивал:

– Товарищ генерал, разрешите ознакомить вас с нашим хозяйством.

Генерал не разрешил. Сказал, что ему комбата вполне хватит. Но пошли они интересно. Те, кто в первый раз видел проверку в парке, слегка остолбенели. Не чудится ли им?...

Впереди шли вдвоем, а подвернувшегося под руку Фрола заставили идти следом с подносом, на котором стояло два стакана и две бутылки водки. На предплечье ему капитан Паркин, видя такое дело, предусмотрительно повесил накрахмаленное полотенчико. Собирались жрать «Смирновку».