18.10. Под понятием международного права сегодня на деле скрывается право межгосударственное.

18.11. Международно-правовая институционализация прав народа — стратегия гуманитарного развития, имеющая целью созидание мировой федерации народов, непосредственным осуществлением суверенитета которых являются системы местного самоуправления, обслуживающиеся национальными государствами.

18.12. Всемирно-историческая роль идеологии прав человека состоит в формировании риторики прав человека, в рамках которой не выполняются понятия «французского, еврейского, русского, мужского, женского, православного, исламского и т.д.» человека, а раскрывается общечеловеческое измерение индивидуального развития.

18.13. Новые вызовы времени требуют закрепить успехи гуманитарного развития, достигнутые идеей прав человека, идеологией прав народа, раскрывающей общечеловеческое измерение человечества в целом.

18.14. Гуманитарное развитие — вступление человечества в фазу собственного предназначения, в новые зрелые оптимальные отношения с универсальным феноменом развития, самораскрытие человечества в виде феномена гуманитарного развития, образование знания человечества. Такова суть выбора пути развития, перед которым стоит мировое сообщество здесь, теперь и сейчас.

Экономический рост и Язык, или

Что есть человеческий фактор с точки зрения экономики

Дружественная полемика и заметки на полях статьи Е. Гайдара «Экономический рост и человеческий фактор

Вот уже два века отставание России от наиболее развитых стран Европы сохраняется неизменным и составляет примерно 50 лет» Первая рубрика-раздел статьи Гайдара имеет примечательное сократовское наименование «О том, чего мы не знаем». Описывается эта предметная область УЧЕНОГО НЕЗНАНИЯ так: «Проблемы экономического роста после социализма, устойчивости этого роста, факторов, которые на него влияют, – все это выходит сегодня на первый план». Далее Гайдар характеризует парадигматический характер экономического знания, которое столкнулось с такой принципиально недоступной для него предметной сферой: «Мы располагаем большим числом квалифицированных публикаций, в основе содержания которых – краткосрочный анализ и краткосрочное прогнозирование событий в российской экономике. И очень слабо представлены исследования, связанные с долгосрочной перспективой» - и припоминающе сравнивает данное положение дел с парадигмой экономической науки в СССР, когда «благодаря так называемой комплексной программе научно-технического прогресса в Советском Союзе действовал мощный блок научных учреждений, которые занимались исследованием долгосрочных проблем экономического развития....., и в то же время практически никто не составлял прогнозы о том, какой будет отечественная экономика через три, через шесть месяцев или в течение ближайшего года».

Гайдар указывает также, что сложились институциальные условия для выработки экономической стратегии Новой России: «В крупных российских компаниях составляются программы долгосрочного развития, идет работа над крупномасштабными инвестиционными проектами. Для того чтобы их осмысленно осуществлять, необходимо понимать, какой станет окружающая среда к тому времени, когда инвестиционный проект будет реализован». При этом Гайдар делает, несколько мимоходом, важное заявление о завершении переходного периода, по крайней мере, о том, что сейчас ситуация во многом обратная переходному периоду: «В условиях бурного переходного периода такой перекос (в сторону краткосрочного экономического знания – авт.) был неизбежным, но сейчас ситуация объективно меняется», - причем в качестве само собой разумеющегося критерия того, что мы живем уже не в переходном периоде, Гайдар вводит следующее положение: «Произошла глубокая трансформация собственности». Поскольку речь у Гайдара идет об экономической теории, как о то ли отражающей, то ли о стимулирующей системные состояния и трансформации реальной экономики, а местами даже об экономической теории-модели, как о содержании экономической формации, понимаемой в качестве программы экономического развития, - то необходимо все же точнее определить предмет этой экономической теории, и, по возможности, показать и ее метод. Надо сказать, ныне стало положительной особенностью для базовых экономических писателей начинать свое письмо «О судьбе реформ» с осмысления их теоретической составляющей, модели («теоретического куста» реформ, по Найшулю). Гайдар далее фактически и переходит к фиксации предмета экономического анализа, как необходимых свойств экономического знания, справедливо указывая при этом, что в практикуемой им и в течение переходного периода рыночно-экономической теории (монетарной теории) «мы гораздо лучше знаем, чего не следует делать, если мы не хотим остановить экономический рост, нежели то, что можно и нужно предпринять для его форсирования. Не нужно манипулировать валютным курсом и допускать образование черного рынка. Не нужно допускать высокую инфляцию. Не нужно допускать крупный бюджетный дефицит. Желательно иметь менее коррумпированную бюрократию. Желательно опираться на хорошо работающую правовую и судебную систему... Этот набор условий достаточно изучен и понятен». Гайдар, таким образом, указывает на объективную границу монетарного экономического знания, как знания, отрицательным образом (через отрицание) схватывающего предмет рыночно-экономического анализа – реальный рынок. Монетаризм очищает предмет экономического анализа, последовательно элиминируя нерыночные свойства и качества, непрерывно приписываемые экономике, какой-то упорно сопротивляющейся рынку реальностью: «Но все попытки ускорить рост на основе набора нестандартных рецептов – ускорения инвестиций, вложений в ту или в другую отрасль, – все это, к сожалению, оказывается малорезультативным. При доставшейся нам в наследство крайне неэффективной бюрократии риски ошибок в выборе отраслевых приоритетов особенно велики. К тому же надо помнить, что решаем мы не задачу догоняющего индустриального развития, где в качестве ориентира можно взять образ структуры экономики более развитых стран и пытаться этот образ сымитировать. Мы решаем другую, гораздо более сложную задачу – задачу догоняющего постсоциалистического постиндустриального развития, где сами закономерности развития изучены существенно хуже, а перемены происходят очень быстро. И есть огромный риск того, что, выбрав и реализовав некий отраслевой приоритет, мы окажемся перед досадным фактом: результаты этой реализации никому не нужны, не востребованы рынком».

Непроясненным остается вопрос о том, где заканчивается монетарный анализ, и где начинается его реальный предмет – реальный рынок. Что в рассуждениях монетарных экономистов является представлением, продуктом их последовательного анализа, а что имеет отношение к самому реальному рынку, является его частью, фрагментом? Противостояние монетарного анализа (безупречного аналитического финансового детерминизма) и рынка (реального финансового детерминизма, формирующего причинно-следственные связи, события, факты, процессы реальности рынка) – всегда ли удерживают это продуктивное отношение монетарные экономисты, или детерминизм рынка и детерминизм рыночного анализа зачастую слиты в одном продуктивном воображении. Если монетарный анализ надежней всего схватывает истину рынка, истину рыночного развития, то не является ли он имманентной силой рынка, открытой монетаристам, объективной программой, которую лишь необходимо запустить в виде некоторого алгоритма организации государства, общества, ресурсов вокруг монетарного основания, с тем чтобы сей алгоритм, «пересев» из ученых голов в практику, стал самой экономикой, структурой экономики. Это, по всей видимости, врожденно-образовательная идея для подавляющего большинства монетарных экономистов. Иначе говоря, если мы располагаем некоторым знанием-основанием, как врожденной идеей, которую мы пусть и не способны ясно отрефлектировать, но имеем ее в качестве собственной непосредственной способности (видения), то эта наша способность основания будет первым делом последовательно отрицать все то, что не есть основание (распознавать чужое - видеть ложное по отношению к видимому истинному основанию), подтверждая таким образом собственную идентификацию, себя самое, - и, если при этом стоит вопрос о востребованности-становлении этого основания, как алгоритма реальности, то остается только распространить его из ученой головы на всю реальность методом риторики власти, того делообразования, которое власть осуществляет посредством властного словообразованиия. В этом смысле страна действительно заговорила на Языке Гайдара.

Однако, реальность рынка показывает, и Гайдар это понимает, что монетарный анализ, этот РАССУДОК экономики, ограничен в своих возможностях позитивного определения. Необходим реальный опыт разума, дефинирующего основания, предмет рыночной экономики. Монетаризм определяет, что не есть рынок, какое решение не является рыночным, используя в качестве критерия модель финансовой организации экономики, идею Денег, как идею верификации (подтверждения), либо, по большей части, фальсификации (опровержения) проектируемой экономической деятельности. Субъекты и объекты, структуры и процессы, программы экономической деятельности могут либо обанкротиться (быть фальсифицированы, исчезнуть, как экономический факт), либо устоять и преуспеть (быть верифицированы, состояться, как экономическое событие). Монетаризм – это страж, хранитель рыночной экономики, ее судья, в конечном итоге. Потому, когда монетаристы-либералы сожалеют об отсутствии в стране судебной системы, и искренне недоумевают о сем обстоятельстве, они, на самом деле, исходят из понимания данной функции монетарного алгоритма, как выносящего объективный приговор человеческой деятельности, осуществимой в современности в рыночно-экономической форме. Монетаризм отвечает на вопрос: «Что не так?» в экономике, обществе и государстве не философски, а регистрационным образом, интуитивируя собственное врожденное монетарное основание. Монетаризм видит рынок и отводит все то, что не рынок, действуя зачастую в духе некоторого магически-жреческого отведения. Монетаризм схватывает рынок, предмет-метод рыночной экономики в своем видении, отрицающем, отстраняющем иную предметность, фактичность, - нерыночную. Однако, монетаризм не есть правитель и демируг реального рынка. Потому Гайдар и не стал президентом, чего ожидали ранние демократы. Истина монетаризма есть отрицательная истина в отношении рыночной предметности. Так, истина математики есть отрицательная истина в отношении физического мира, в мире математике нет объектов и предметов физического мира, а есть работа с закономерностями универсального и «пустого» для физического мира характера.

Монетаризм есть проект математики рынка, пока именно только эмпирико-исторический проект, поскольку предмет рынка еще не схвачен полно и непротиворечиво в истории мышления. Еще раз повторю цитату (монетарный тезис) Гайдара, которая даст нам еще один фундаментальный смысл в этом контексте осмысления: «Но все попытки ускорить рост на основе набора нестандартных рецептов – ускорения инвестиций, вложений в ту или в другую отрасль, – все это, к сожалению, оказывается малорезультативным. При доставшейся нам в наследство крайне неэффективной бюрократии риски ошибок в выборе отраслевых приоритетов особенно велики. К тому же надо помнить, что решаем мы не задачу догоняющего индустриального развития, где в качестве ориентира можно взять образ структуры экономики более развитых стран и пытаться этот образ сымитировать. Мы решаем другую, гораздо более сложную задачу – задачу догоняющего постсоциалистического постиндустриального развития, где сами закономерности развития изучены существенно хуже, а перемены происходят очень быстро. И есть огромный риск того, что, выбрав и реализовав некий отраслевой приоритет, мы окажемся перед досадным фактом: результаты этой реализации никому не нужны, не востребованы рынком». Гайдар, по существу, говорит о необходимости такого овеществления, опредмечивания рынка, которое удовлетворяло бы критериям монетарного анализа, проходило монетарный методологический порог. Необходима, таким образом, ФИЗИКА РЫНКА. История экономической теории, в целом, повторяет историю становления научной рациональности. На фоне и почве всеобщей истории мышления возникает математика, как теоретический способ освоения действительности, которая, как действительность-предмет, создана Мышлением, преобразована в действительность человека, человечества, - и лишь затем возникает Наука физика (не путать с натурфилософией), как возможность положительных математических решений, математического овеществления и создания действительности-предмета, возможность, схватываемая в «математике без физики» лишь отрицательным образом, не полно. Физика возникает, как математика, прорвавшаяся к новым возможностям не просто отражения, но создания мира. Таковы «Математические начала натурфилософии» Ньютона, знаменовавшие рождение Физики их Духа осваивающей мир математики. Гайдар, следуя духу европейской рациональности, и указывает на необходимость институциализма, как ФИЗИКИ РЫНКА: «Именно по такой причине инвестиции усилий в создание гибкой системы национальных институтов, обеспечивающих рост, являют собой гораздо более осмысленный выбор, нежели попытка выстроить ту или другую конкретную модель структурной отраслевой политики».

ФИЗИКА РЫНКА – ЭТО ИНСТИТУЦИАЛИЗМ ОСОБОГО МАТЕМАТИЧЕСКОГО РОДА. Ибо и во времена Ньютона, и, тем более, до него, было множество фисиологов-натурфилософов, ходивших вокруг да около проблемы Физики и увязших в том или ином отдельном физическом явлении. Так и сегодня – «институциалистов» множество, а фундаментально-математически ориентированных институциалистов, нужных компетентным монетаристам, – единицы. Дело в том, что институциализм, в целом, формировался, как критика (в значительной степени, по методологическим основаниям «марксистского куста») монетарного детерминизма, и институты рассматривались, как некоторые аксиомы общественного бытия и экономики, противостоящие монетарным реалиям, как нередуцируемые остатки монетарного анализа, объективные ограничения монетарного, и, шире, рыночно-экономического основания развития. Институциализм, во многих своих течениях, является критикой рынка, иногда огульной, иногда конструктивной. Неоинституциалисты, однако, наметили путь, на котором должна возникнуть Физика рынка, использующая монетарный аппарат Математики рынка, и даже может возникнуть единая физико-математическая, институциально-монетарная наука рынка.