ДОЛЬМАНСЕ. Это моя слабость – сознаюсь. И уверяю: нет в мире удовольствия возвышенней; обожаю забавляться с представителями любого пола; хотя юношеский зад все же дарит ощущения более сладостные, нежели девический. Тех, кто предается такой страсти, называют содомитами; удостоился звания содомита, так уж будь им до конца. Всаживать в женские задницы – значит быть им только наполовину: природа повелевает, чтобы фантазию эту мужчина удовлетворял с мужчиной; именно в расчете на мужчин прививает она такой вкус. Утверждение о том, что эта мания для природы оскорбительна, не выдерживает критики. Зачем природа побуждает потакать импульсам, которыми сама же нас и наделила? Продиктует ли природа нечто, способное ее принизить? Нет, Эжени, тысячу раз нет; будучи содомитом, ты служишь природе ничуть не менее преданно, чем не будучи таковым, а возможно, еще более свято. Размножение – всего лишь уступка с ее стороны. Как может она предписать, в качестве непреложного закона, действие, отнимающее у нее право на всесилие? С помощью размножения осуществляется проведение в жизнь первоначальных ее замыслов. В случае полного разрушения рода человеческого главной задачей природы станет создание новых существ, намного совершеннее прежних. И кто знает, вдруг новое сие творение окажется куда более лестным для ее гордости и могущества?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Знаете, Дольмансе, с такой системой вы, пожалуй, докажете, что полное пресечение рода человеческого явилось бы ценной услугой, оказанной природе, я права?

ДОЛЬМАНСЕ. Какие могут быть сомнения, мадам?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. О, небо праведное! По-вашему, войны, чума, голод, убийства – все это напасти, легко укладывающиеся в необходимые закономерности природы, и человек, выступивший в роли их орудия – не преступник, а оказавшийся страдающей стороной – не жертва?

ДОЛЬМАНСЕ. Человек, сгибающийся под ударами несчастливой судьбы, безусловно, жертва; преступником же нельзя назвать никого. Мы еще вернемся к этим вопросам, а пока разучим с нашей прекрасной Эжени все тонкости содомского наслаждения – вот предмет нашей беседы. Самое распространенное положение женщины в этом виде удовольствия – лечь ничком на край кровати, хорошенько раздвинуть ягодицы и как можно ниже опустить голову. Истинный распутник, налюбовавшись открывшейся его взорам прекрасной жопой, пошлепает ее, помнет, а порой и отстегает, исцарапает, искусает, после чего смочит своим ртом крошечное отверстие, которое ему предстоит пронзить, кончиком языка, подготавливая ввод; не забудет он и увлажнить слюной или мазью главный свой снаряд, после чего бережно приставит его к желанной дырочке; одной рукой введет его, а другой раздвинет прелестные ягодицы партнерши; едва ощутив проникновение члена, с жаром втолкнет его вглубь, остерегаясь утратить завоеванные позиции; порой это доставляет женщине боль, особенно, если она молода и неопытна; но, нисколько не считаясь с ее страданием, которое вскоре сменится наслаждением, нападающий столь же мощно вбивает свой таран, пока тот не достигнет цели, то есть пока волосы, окаймляющие снаряд, не станут тереться о края ануса захваченного им объекта. Тогда он стремительно продолжит свой путь; шипы уже пройдены; остались только розы. Дабы окончательно превратить боль, испытываемую другой стороной, в удовольствие, необходимо – если это юноша – ухватиться за его член и покачать его; если вы с девушкой – пощекочите ей клитор; такие ласки вызовут сладостное сжатие анального кольца партнера, что, в свою очередь, удвоит наслаждение нашего героя – и преисполненный похотливого восторга, усиленного столькими ухищрениями, он, наконец, сбросит в глубь вожделенной жопы обильный поток густой спермы. Впрочем, находятся распутники, коих ничуть не заботит удовольствие партнера; мы еще порассуждаем о природе этого явления.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Разрешите и мне на минутку побыть школьницей и ответьте, Дольмансе, дабы дополнить и усилить наслаждение атакующего, в какое состояние следует привести зад его партнера?

ДОЛЬМАНСЕ. Разумеется, в состояние переполненности; очень важно, чтобы используемый для утех объект испытывал неодолимое желание испражниться, тогда кончик копья нападающего достанет до кала и, погружаясь в него, мягче и плавнее извергнет семя в жаркую вожделенную почву.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. А я всегда беспокоилась, что это ослабит удовольствие партнера.

ДОЛЬМАНСЕ. Ошибочное представление! Наслаждению такой силы ничто не в силах повредить, и даже тот, кому отведена пассивная роль, равно возносится на седьмое небо. Это услада, не знающая равных по полноте ощущений для обеих сторон, ей предающихся, и испробовавший ее хоть раз, с трудом возвращается к прежним утехам. Таков, Эжени, наилучший способ вкусить удовольствие с мужчиной, не рискуя забеременеть; не забывайте и о других приемах: приятно не только подставлять мужчине задницу, как я вам только что объяснял, но и сосать его, качать, и так далее – я знавал немало развратниц, предпочитавших милые сии шалости утехам основательным и реальным. Фантазия – вот истинный побудитель наших удовольствий; в делах такого свойства бал правит воображение; именно оно одаривает нас восторгами, привнося в них особую остроту.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Пожалуй. Все же предостережем Эжени; воображение служит во благо лишь тому, чей ум совершенно свободен от предрассудков: одного-единственного предрассудка довольно для охлаждения любого азарта. Сия своеобразная частица нашего интеллекта отличается неудержимой блудливостью; разрывание всяческих пут, препятствующих полету фантазии – величайшее завоевание и возвышеннейшая радость человеческая; ибо фантазия – ярая противница любых правил, поклонница беспорядка, а также всего, что несет отпечаток недозволенности; пример тому – своеобразная отповедь одной дамы, не лишенной находчивости: как-то в постели с мужем она поразила его чрезвычайной своей прохладностью; «Отчего в вас столько льда?» – недоумевал супруг. – «О, это неудивительно! – ответила сия занятная персона. – Все, что вы проделываете со мной, крайне незамысловато».

ЭЖЕНИ. Ее ответ сводит меня с ума... Ах, милая, как я жажду познать этот божественный беспорядок необузданного воображения! С той поры, как мы вместе... только с той минуты, ах нет, нет, драгоценная моя, ты даже не представляешь, что за сластолюбивые замыслы взлелеял мой ум... О, как глубоко я постигаю суть зла!.. Как его алчет мое сердце!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Отныне, Эжени, не сторонись жестокостей, ужасов и самых невероятных злодейств; чем они бесчестнее, запретнее, грязнее – тем сильнее от них разгорячаются наши головы... и тем упоительнее мы испускаем любовный сок.

ЭЖЕНИ. Скольким же немыслимым извращениям вы оба предавались! Как мне не терпится услышать подробности!

ДОЛЬМАНСЕ ( целуя и щупая юную особу). Прекрасная Эжени, к чему рассказывать о том, что я уже натворил, для меня во сто крат приятнее испробовать на вас то, что мне еще хотелось бы сотворить.

ЭЖЕНИ. Не знаю, пойдет ли мне на пользу, если я соглашусь решительно на всё.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Я бы тебе не советовала, Эжени.

ЭЖЕНИ. Что ж, в таком случае, избавлю Дольмансе от описания подробностей; но тебя, любезная подружка, умоляю: поделись воспоминаниями о самых необыкновенных твоих приключениях!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Я вела игру одна против пятнадцати мужчин попеременно; за двадцать четыре часа я была атакована девяносто раз, и спереди, и сзади.

ЭЖЕНИ. Но ведь это просто оргии, любовные подвиги: бьюсь об заклад, на твоем счету отыщется кое-что и попричудливей.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Я была в борделе.

ЭЖЕНИ. Что означает это слово?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Бордель – это публичный дом, где за определенную плату каждому мужчине предоставляют юных прелестниц, готовых удовлетворить его прихоти.