Николай, приведи своих друзей в порядок! Уберите здесь все. Завтра проверю, если не будет чисто, скажу твоим родителям.

Не надо родителям, дядь Семен! Все будет чисто, не беспокойтесь. Извините, пацаны пьяные и вас не знают!

А если бы тут был не я, а кто-то другой? Может быть милицию вызвать?

Простите, не надо милицию. Мы все уберем. Давайте девки быстро убирайте!

Девушки бросились убирать бутылки и еду с подоконника, а Семен, вызвав лифт, отправился на свой шестой этаж.

В трехкомнатной квартире был идеальный порядок. Именно так, а не иначе можно описать аптечную чистоту кухни, сверкающий фаянс ванной комнаты и туалета, совершенно одинаково висящие куртки и пальто в прихожей, аккуратный рядок отмытой и начищенной обуви у входной двери. По этому дому Семен мог двигаться с закрытыми глазами, он иногда так и делал. Когда его работа требовала предельного внимания и глаза начинали болеть и слезиться от напряжения.

Полшага вперед, поворот на девяносто градусов – можно снять туфли с натруженных ног, не нагибаясь. Потому что если он нагнется в глазах появятся прозрачные червячки, голова может закружиться и ситуацию опять придется, напрягаясь контролировать, а напрягаться так не хочется. Поэтому снимаем туфли, делаем ещё полшага влево и легонько, не глядя, опять же, с закрытыми глазами сначала левой, а потом правой ногой вперед, прямо в мягкие тапочки. И только потом снять куртку, повесить её прямо перед собой на совершенно свободный крючок.

И сразу в ванну, наполнить её не слишком горячей водой с облепиховой солью и лежать, отмокая от всего, что произошло за день. Всего, что достало, спорило, не хотело соглашаться с системой ……. Ничего, это просто такая работа. Об этом лучше не думать, если хочешь отдохнуть. Будем думать о детстве.

* * * * *

Самым ярким впечатлением маленького Семена в детстве был старый тополь во дворе. Он жил с родителями в индивидуальном ведомственном доме, в маленьком таджикском поселке. Рядом дымил огромный комбинат по обогащению какой-то ценной руды.

Дом был небольшой. Это, собственно, была только половины дома, в другой жили соседи. А во дворе у родителей Семена, ему было просторно и интересно. Прямо к стене примыкал большой виноградник, создающий прохладную тенистую беседку. Под ним стоял широкий деревянный стол, за которым летом отмечали все домашние праздники. Если пройти по тропинке вглубь двора, то справа росла густая и необыкновенно вкусная малина, а слева расстилались грядки с клубникой. Между грядками и малиной росли вишневые и персиковые деревья. Но и это было ещё не всё – за всем этим великолепием были гараж, в котором стояла шоколадного цвета «Победа», курятник и будка. В будке жил, любимец всей семьи, Джульбарс – восточноевропейская овчарка двенадцати лет. Старый и мудрый пес.

Тополь рос у самых ворот и был таким большим и раскидистым, что в его ветвях отец соорудил для сына деревянный дом-«гнездо» и лестницу. Там прятались любимые игрушки, забывались школьные обиды, читались самые любимые книги. Кругом было очень много солнца и сильный ветер дул с потрясающей регулярностью: до обеда на с севера на юг, после обеда с юга на север.

Из тополиного домика был хорошо виден хозяйственный двор небольшого продовольственного магазина. Туда все время приходили разные машины, и коренастые немолодые грузчики, разгружали разноцветные ящики, унося их куда-то в прохладную темноту магазинного «чрева». А когда магазин закрывался, то во двор выходил маленький сухопарый сторож Василий Иванович Сяоли - пожилой китаец, невесть как попавший в этот далекий таджикский поселок.

Семен слышал как родители потихоньку, думая, что он не слышит, переговаривались между собой, о «дедушке Васе». Мама, делая «большие глаза» рассказывала отцу, услышанное от соседок. Их мужья, почти все были «спецпоселенцами», а до этого «парились» в располагавшейся неподалеку зоне строго режима. Старика Сяоли они называли «Циркач».

Василий Иванович когда-то был цирковым артистом и выступал с оригинальным номером – метал ножи с завязанными глазами. Партнершей ему служила его собственная жена, русская женщина, бывшая акробатка, очень, ну просто очень красивая! На арену ставили огромный деревянный щит покрашенный в ярко белый цвет и расписанный красными иероглифами.

Женщина в золотистом вечернем платье становилась вплотную к щиту и лицом к метателю. Молодой Сяоли одетый в синий атласный национальный китайский костюм, обвешанный метательными ножами и сюрикенами, [2] стоял неподвижно в другом конце арены и ждал, когда шпрехшталмейстер плотно завяжет ему глаза. Оркестр переставал играть бравурные цирковые марши, публика прекращала жевать сладкую вату и пирожки с ливером, продававшиеся тут же. Дети и взрослые замолкали и напряженно наблюдали за событиями, разворачивающимися на арене. Прожектора ярко светили, и золотистые пылинки плясали в их лучах, ножи и сюрикены отбрасывали зайчики на лица зрителей передних рядов.

Паузу тянули так долго, как это было возможно и когда напряжение достигало своего апогея, женщина на арене, вскрикнув, поднимала вверх обе руки, а метатель мгновенно выхватив, поочередно, два блестящих ножа, резко бросал их в её сторону. Сверкающие лезвия почти одновременно вонзались по правую и левую стороны от головы импровизированной мишени. Василий застывал в неподвижности, его рука была протянута в сторону деревянного щита и стоящей там жены. Публика издавала дружное: «Аааахх!!!» - и замолкала в напряжении. Женщина разводила руки в стороны и кричала: «Эй!!!». Движения метателя были мгновенны и точны – он, казалось, только слегка пошевелился, а рядом с ногами и руками прекрасной мишени выросли сразу шесть сюрикенов, слегка прихватив края её золотистого платья. Сяоли, не снимая повязки с глаз, поворачивался спиной к цели и через голову, отправлял в её сторону остальные ножи. Лезвия четко обрисовывали стройную фигуру и, дрожа, останавливали свой полет в досках деревянного щита. Оркестр начинал играть свой самый громкий и бодрый марш, а Василий, сняв повязку с глаз и взяв улыбающуюся жену за руку, поворачивался из стороны в сторону и кланялся ликующим зрителям.