– Соловьев случайно попал. Шилова убирали.

– Это понятно. Кто убирал?

Петруха как-то обреченно покачал головой:

– Я не знаю. Из Москвы шли приказы, Карташов был на связи.

– Исполнял кто?

– Допустим, я кое-что вспомню. Что мне за это будет?

– Что ты хочешь?

Петруха усмехнулся:

– Миллион долларов и вертолет с полным баком.

– А бабу не надо? Могу предложить надувную. – Стас закурил, качнулся на стуле, пустил дым в высокий пожелтевший потолок. – Правда, на твой срок их не один десяток потребуется. Знаешь, когда я сюда собрался лететь, меня все отговаривали. И я теперь начинаю думать, что они были правы… Дурак ты, Петруха. Я больше не приеду. И никто не приедет. Так что второго шанса договориться не будет. Придется сидеть свои двадцать лет до звонка. Сколько тебе будет, когда выйдешь? Если выйдешь, конечно… Пятьдесят? Здоровье ни к черту, денег нет, жилья нет, никому ты не нужен… Давай, сиди! Страдай за «благо воровское». А взрывника мы и без тебя сможем взять. Ты ж понимаешь, что он не остановится и за кордон не рванет. Рано или поздно, но мы его вычислим. С таким послужным списком и с такими приметами – сколько он еще сможет прятаться? – Про приметы Стас сказал почти наугад, вспомнив показания опера из «наружки», который видел, как к машине Романа утром в день взрыва подходил какой-то бомжара в темных очках…

Про приметы Стас сказал наугад – и почувствовал, что попал. Именно эта фраза заставила Петруху дернуть щекой и как-то очень суетливо, немотивированно перевести взгляд на окно.

– Так что можешь молчать, – отхлебнув остывшего кофе, сказал Стас. – Утешайся собственной стойкостью. Не забудь похвастаться, когда вернешься в отряд: менты, гады, кололи, но я им ничего не сказал.

– Мне нужно УДО,( Женская колония рядом с Нижним Тагилом.) – решился Петруха, придвигаясь ближе к столу.

– Ну, маханул! Года еще не прошло… Две трети всяко отсидеть придется.

– Тринадцать – это не двадцать.

– Как ты себе это представляешь? Через тринадцать лет меня уже в системе не будет. И все начальство десять раз поменяется.

– Ничего, этих не будет – другие придут. Я тут к «хозяину» присмотрелся – он нормальный мужик. Ты с ним поговори, пусть отметочку в деле поставит. Глядишь, она потом и зачтется.

– Вербовать начнут.

– Ничего, это мои проблемы.

– Хорошо, поговорю. Но это смотря что сольешь.

– Что знаю, то и солью.

– Я тебя слушаю.

– Взрывник со стороны был. Мастер! Чибис как-то по пьянке гордился, что половину «глухарей» по взрывам в городе можно смело на него вешать. Погоняло – Румын. Где искать – не знаю, но Чибис его бабе завидовал. Она работает официанткой в «Астории». Чибису не дала, а с Румыном – все что угодно. Чибис потом охреневал: и чего она в этом уроде нашла? – Упомянув про уродство, Петруха испытующе посмотрел Стасу в лицо и продолжил: – Он ведь одноглазый, ему глаз взрывом выбило.

Скрябин кивнул, словно подтверждая слова Петрухи. Одновременно лихорадочно думал: если лицо пострадало, то и рукам наверняка доставалось… Рискнуть?

– У него не только рожа, но и клешни все покарябаны. Правильно?

– Верно, – Петруха кивнул. – Так сразу в глаза не бросается, но вообще заметно, если присмотреться.

– И пальца одного нет…

– Нет, пальцы у него все вроде целы. Были, по крайней мере, при мне. Может, после меня? Или это ты так меня проверяешь?

– Неважно. Как официантку зовут?

– Мальвина.

– Шутишь?

– Нет, они ее так называли.

– Ладно. Что еще?

– Все. Честно, все.

– Ладно… Ты чего кофе не пьешь?

– Чаю завари лучше.

Стас пожал плечами, встал, подошел к маленькому столику. Включил электрический чайник, насыпал в кружку заварки.

– Письмо матери передашь? – спросил Петруха. – И на словах, что все нормально.

– Передам.

– Ее только жалко.

– А остальных?

– Да кого жалеть, за что? Жизнь вообще, знаешь, она штука волчья. Кто сильнее, тот и прав. Мне вот не повезло…

– Это Сереге Соловьеву не повезло. А ты жив.

Петруха долго не отвечал. Сидел, смотрел в пол, покусывал ногти. Потом махнул рукой:

– Да ладно, старый, не гони порожняк. Всем все ясно…

Железнодорожный состав, несколько дней назад сформированный на сортировочной станции под Душанбе, благополучно пересек территории Узбекистана и Казахстана и миновал наконец границу России.

Первая длительная остановка была под Омском. Состав загнали на запасные пути и оставили то ли до вечера, то ли утра – никто точно не знал, когда дадут разрешение продолжить движение. Поезд выбился из расписания, и диспетчерам приходилось выискивать «окна» в плотном графике.

Со скрежетом приоткрылась сдвижная дверь грузового вагона, и на землю спрыгнул крепкого телосложения угрюмый таджик в джинсовом костюме. Он постоял, озираясь по сторонам, потом направился вдоль путей к административным зданиям станции.

Купив карточку, он отыскал таксофон и достал из кармана засаленную бумажку с десятизначным федеральным номером мобильного телефона. Для конспирации некоторые цифры были переставлены местами, и, забыв об этом, таджик сперва набрал не тот номер. Ответила женщина. Он выругался и дал отбой. Набрал заново. Теперь долго не отвечали. Он ждал, считая гудки и поглядывая по сторонам. Наконец в трубке прозвучал мужской голос…