“И поразил Саул Амалика от Хавилы до окрестностей Сура, что пред Египтом. И Агага, царя Амаликова, захватил живого, а народ весь истребил мечем. Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят, и все хорошее, и не хотели истребить, а все вещи маловажные и худые истребили”.

Эта победа над амаликитянами была самой блестящей из одержанных когда-либо Саулом, и вновь воспламенилась гордость в его сердце, что являлось самой большой опасностью. Божественный указ полностью истребить врагов Божьих был выполнен лишь частично. Стремясь приумножить славу своего победоносного возвращения, Саул, подражая обычаям окружающих языческих народов, пощадил жизнь Агага, свирепого, воинственного царя амаликитян. Народ же оставил себе лучших волов, овец и вьючных животных, оправдывая свой грех тем, что принесет их в жертву Богу. Животных намеревались использовать взамен собственных и таким путем сохранить свой скот.

Саул подвергся последнему испытанию. Его самоуверенное пренебрежение волей Божьей говорило о том, что он намерен действовать как независимый монарх, и тем самым доказывало, что он недостоин быть наместником Божьим. В то время как Саул и его люди, упоенные победой, возвращались домой, глубокая скорбь царила в доме пророка Самуила. Он получил от Бога весть, осуждавшую действия царя. “Жалею, что поставил Я Саула царем; ибо он отвратился от Меня, и слова Моего не исполнил”. Пророк был сильно сокрушен поведением мятежного царя и всю ночь плакал и молился, чтобы страшный приговор был отменен.

Раскаяние Бога не похоже на раскаяние человека. “…Не раскается Верный Израилев; ибо не человек Он, чтобы раскаяться Ему”. Раскаяние человека подразумевает изменение ума. Раскаяние Божье подразумевает изменение обстоятельств и отношений. Человек может изменить свое отношение к Богу, подчинившись условиям, и, принимая их, он будет в благоволении у Бога; либо, вследствие своих поступков, он окажется вне условий, соответствующих благоволению Божьему; но Господь остается тем же “вчера и сегодня и во веки” (Евр. 13:8). Неповиновение Саула изменило его отношение к Богу; но условия принятия его Богом остались неизменными – Божьи требования были теми же, что и прежде, ибо в Нем “нет изменения и ни тени перемены” (Иск. 1:17).

Наутро с болью в сердце вышел пророк встретить провинившегося царя. Самуил лелеял в сердце надежду, что, одумавшись, Саул признает свой грех, раскается, смирится и вновь обретет милость Божью. Но когда сделан первый шаг по стезе беззакония, остальные уже не так трудны. Опороченный своим непослушанием, Саул вышел встречать Самуила с ложью на устах. Он воскликнул: “Благословен ты у Господа; я исполнил слово Господа”.

Звуки, достигшие слуха пророка, разоблачили непокорного царя. На вопрос: “А что это за блеяние овец в ушах моих и мычание волов, которое я слышу?” – Саул ответил: “Привели их от Амалика, так как народ пощадил лучших из овец и волов для жертвоприношения Господу, Богу твоему; прочее же мы истребили”. Народ подчинился указу Саула, но чтобы оправдать себя, он был готов взвалить всю свою вину на народ.

Весть об отвержении Саула вызвала у Самуила невыразимую скорбь. Об этом должна была узнать вся израильская армия, которая, охваченная чувством гордости и триумфа после одержанной победы, всецело объясняла ее гениальностью и доблестью царя. Но и Саул не приписывал Богу успех Израиля в этой битве. Убедившись в неповиновении Саула, пророк ощутил гнев – ведь тот, кого так высоко отличил Бог, нарушил повеление Неба и ввел Израиля в грех. Отговорки царя не обманули Самуила. Со смешанным чувством скорби и возмущения он сказал: “Подожди, я скажу тебе, что сказал мне Господь ночью…Не малым ли ты был в глазах твоих, когда сделался главою колен Израилевых, и Господь помазал тебя царем над Израилем?” Он повторил повеление Божье относительно Амалика и потребовал от Саула объяснения.

Саул пытался оправдаться: “Я послушал гласа Господа, и пошел в путь, куда послал меня Господь, и привел Агага, царя Амаликитского, а Амалика истребил; народ же из добычи, из овец и волов, взял лучшее из заклятого, для жертвоприношения Господу, Богу твоему, в Галгале”.

Сурово и торжественно пророк отверг спасительную ложь Саула и объявил ему неизменный приговор: “Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов. Ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление тоже, что идолопоклонство. За то, что ты отверг слово Господа, и Он отверг тебя, чтобы ты не был царем”.

Когда царь услышал этот страшный приговор, он закричал: “Согрешил я, ибо преступил повеление Господа, и слово твое; но я боялся народа, и послушал голоса их”. Устрашенный осуждением пророка, Саул признал вину, которую до сих пор упрямо отрицал, но по-прежнему продолжал взваливать ее на народ, говоря, что согрешил из-за того, что боялся его.

Страх перед наказанием, а не скорбь о грехе руководили Саулом, когда он умолял Самуила: “Сними с меня грех мой, и воротись со мною, чтобы я поклонился Господу”. Если бы Саул покаялся искренно, он бы всенародно исповедал свой грех, но его беспокоило лишь сохранение собственного авторитета и преданности народа. Он потому так горячо желал удержать Самуила, что боялся утратить влияние на народ.

“Не ворочусь я с тобою, – ответил пророк Саулу, – ибо ты отверг слово Господа, и Господь отверг тебя, чтобы ты не был царем над Израилем”. Когда Самуил повернулся, чтобы уйти, охваченный ужасом царь схватил его за одежду, но она разорвалась. На это пророк сказал: “Ныне отторг Господь царство Израильское от тебя, и отдал его ближнему твоему, лучшему тебя”.

Саула больше беспокоила отчужденность Самуила, чем недовольство Божье. Он знал, что народ питал больше доверия к пророку, нежели к нему. Саул чувствовал, что ему не удержать во власти народ, если тому сообщат, что кто-либо другой будет помазан в цари. Опасаясь, что если Самуил оставит его сейчас, то вспыхнет бунт, он умолял пророка почтить его перед старейшинами и народом, приняв вместе с ним участие в религиозном служении. Повинуясь Божественному распоряжению, Самуил уступил просьбе царя, чтобы не дать повода к восстанию. Но он присутствовал только как безмолвный свидетель происходившего служения.