Шрифт:
– Уф, Генриетта невыносима!
– произнес Филип, как только сестра вышла из комнаты.
Мать рассмеялась и велела не дразнить Генриетту. Появление Ирмы, опять отправлявшейся в школу, положило конец обсуждению этой темы. Не только в религиозных трактатах дитя бывает миротворцем.
– Одну минутку, Ирма, - окликнул ее дядя.
– Яиду на станцию и могу осчастливить тебя своим обществом.
Они вышли вместе. Ирма была польщена, но разговор не клеился: Филип не обладал даром общения с детьми.
Миссис Герритон задержалась за столом, перечитывая письмо Лилии. Потом вместе с кухаркой убрала со стола, заказала обед и помогла горничной начать уборку в гостиной (уборка всегда производилась по вторникам). Погода стояла прекрасная, было еще утро, она решила немного поработать в саду. Она позвала Генриетту, успевшую оправиться от оскорбления, нанесенного Сент-Джеймсу, и они вышли вместе в огород, чтобы посадить некоторые ранние сорта овощей.
– Горошек мы оставим на конец, его сеять веселее всего, - решила миссис Герритон, умевшая всякую работу превращать в удовольствие. Она отлично ладила со своей немолодой дочерью, хотя общего у них было не много. Воспитание Генриетты оказалось чересчур удачным. Как выразился однажды Филип, она «проглотила все главные добродетели, но не смогла переварить их». Генриетта, благочестивая, патриотичная и вообще большое моральное подспорье в доме, была лишена той гибкости, того такта, которые так высоко ставила ее мать, но с которыми надо родиться. Дай Генриетте волю, она вынудила бы Лилию к открытому разрыву и, что еще хуже, довела бы до того же Филипа еще два года назад, когда он помешался на Италии и всячески насмехался над Состоном и его обычаями.
– Какой позор, мама!
– возмущалась она тогда.
– Филип высмеивает все - книжный клуб, дискуссионное общество, карточный клуб, благотворительный базар! Людям это не понравится. А наша репутация? Дом, раздираемый противоположными убеждениями, непрочен.
Миссис Герритон ответила тогда незабываемой фразой: «Пусть Филип говорит что хочет, но он не сможет помешать нам делать то, что хотим мы». Генриетта нехотя согласилась с ней.
Они посеяли сперва более скучные растения и, когда наконец перешли к горошку, испытали чувство приятной и заслуженной усталости. Генриетта натянула шнурок, чтобы ряд вышел прямым, а миссис Герритон процарапала бороздку заостренной палочкой. Покончив с этим, она взглянула на часы.
– Уже двенадцать! Пришла вторая почта. Сбегай посмотри, нет ли писем.
Генриетте идти не хотелось.
– Давай разделаемся с горошком. Писем больше не должно быть.
– Нет, милочка, будь добра, сходи, я посею горошек, а ты засыплешь бороздку. Смотри, чтобы птицы до него не добрались!
Миссис Герритон постаралась, чтобы горошинки текли из горсти равномерно, и в конце ряда осталась очень довольна - никогда она не сеяла удачнее. А горошек, между прочим, стоил не так уж дешево.
– В самом деле, письмо от миссис Теобалд!
– сказала, вернувшись, Генриетта.
– Прочти вслух. У меня руки грязные. Не выношу тисненую бумагу.
Генриетта надорвала конверт.
– Не понимаю, - сказала она, - какая-то бессмыслица.
– Ее письма всегда бессмысленны.
– Нет, наверное, оно глупее обычного, - проговорила Генриетта дрожащим голосом.
– Знаешь, прочти ты, мама. Я что-то не соображаю.
Миссис Герритон со снисходительным видом взяла письмо.
– Что же тут непонятного?
– сказала она через некоторое время.
– Что тебя, собственно, приводит в затруднение?
– Смысл...
– запинаясь, пробормотала Генриетта.
Воробьи запрыгали вокруг, с интересом разглядывая горошины.
– Смысл совершенно ясен, Лилия помолвлена. Не плачь, милочка, сделай такое одолжение. И вообще ничего не говори. Этого мои нервы не выдержат. Она собирается замуж за какого-то человека, которого встретила в отеле. Возьми письмо и посмотри сама.
– Внезапно миссис Герритон на момент потеряла самообладание - казалось бы, из-за мелочи.
– Как она посмела не сообщить прямо мне! Как посмела написать сначала в Йоркшир! Неужели же я должна узнавать об этом от миссис Теобалд, из такого наглого, покровительственного письма? Разве не мне должно принадлежать право знать первой? Будь свидетельницей, дорогая, - она задыхалась от негодования, - этого я ей никогда не прощу!
– Ох, что же делать?
– простонала Генриетта.
– Что делать?
– Во-первых, вот что!
– Миссис Герритон порвала письмо на клочки и разбросала по земле.
– Затем - телеграмма Лилии! Нет! Телеграмма мисс Каролине Эббот. Она тоже обязана кое-что объяснить.
– Ох, что же делать?
– повторяла Генриетта, следуя по пятам за матерью в дом. Перед таким бесстыдством она растерялась. Какой ужас! Что за мерзкий субъект встретился Лилии? «Какой-то человек в отеле» - так говорится в письме. Что за человек? Джентльмен? Англичанин? В письме об этом не упоминалось.
«Телеграфируйте причину задержки Монтериано. Странные слухи», - перечла миссис Герритон и приписала адрес: «Эббот, "Стелла д'Италиа", Монтериано, Италия».
– Если там есть почтовая контора, - добавила она, - мы можем получить ответ сегодня же вечером. Филип возвращается в семь, а поезд восемь пятнадцать как раз поспевает к двенадцатичасовому ночному паровозу в Дувре... Генриетта, отправь телеграмму и возьми в банке сто фунтов пятифунтовыми бумажками.
– Почему?.. Зачем?..