Внезапная вспышка эмоций в глазах Джеффа испугала ее. Она влюбилась в человека, хотя он только теперь обнаружил глубину своих чувств, скрываемых под маской легкомыслия. Теперь важно, чтобы он понял и ее чувства.

— Так вот каково твое представление о браке, — сказала Дайна. — Запирать жену в комнате, как собачонку, а самому отправляться делать грязную работу?

Джефф отпустил ее руки, и они безвольно упали ей на колени. Секунды тянулись мучительно медленно, пока он молча сидел, а Дайна смотрела на его напряженный профиль, зная, что если молчание затянется, то она сдастся и пообещает делать все, что он хочет, лишь бы...

Наконец уголки его рта приподнялись в усмешке, и Дайна вновь обрела способность дышать.

— Меткий удар, — промолвил Джефф. — Хотя несправедливый.

— Почему?

— Ты ожидаешь, чтобы я вел себя как зрелый мужчина, а не кукарекающий петух. Твоя теория брака подразумевает равное партнерство, не так ли? Мне это всегда казалось разумным, хотя не знаю, сколько браков удержалось на такой основе. Я не понимал, насколько это трудно. Хорошо, дорогая, я постараюсь. Не знаю, хватит ли у меня ума, чтобы освоить эту науку, но я попробую.

Они одновременно поднялись, чудом не опрокинув стол.

— Почему бы тебе не попросить меня достать твою перчатку из логова льва или что-нибудь такое же простое? — осведомился Джефф, обнимая ее.

— Я не предъявляю ультиматум, а просто... стараюсь быть честной.

— Знаю. Прямота — твое самое ужасное качество. Но мне не следует жаловаться. К несчастью, у меня тоже логический ум.

— Значит, я поеду в Кумран?

— Мы поедем вместе.

По контрасту с великолепным ночным облачением Мартина казалась одетой в высшей степени неброско: коричневая вязаная безрукавка и расклешенные черно-белые слаксы. Рене, разумеется, выбрал соответствующий наряд. На лбу у обоих красовались вышитые бисером повязки, как у индейцев.

— Вы тоже едете? — без особого энтузиазма спросила Дайна.

— Naturellement [38] , — ответила Мартина.

Рене вежливо улыбнулся. Мартина нажала кнопку магнитофона, и великолепные холлы отеля «Интерконтиненталь» огласило знакомое пение: «Назад в СС... назад в СС... назад в СССР...»

Дайна обнаружила, что ее былая терпимость сменилась жгучим отвращением. Она чувствовала, что рядом с ней Джефф трясется от смеха.

— Так вот где источник мелодий, постоянно сопровождающих вашу группу, — сказал он, когда они отошли подальше от французской пары. — Я издалека слышал эти ангельские голоса. Впрочем, эта песня звучит довольно злобно.

— Она постоянно ее включает, — мрачно сказала Дайна. — А где остальные?

— Вон идет миссис Маркс, черт бы ее побрал, и тащит за собой на буксире падре. Доктор вроде бы тоже у нее на крючке. Не могу понять, что нужно этой старой ведьме, если ей вообще что-нибудь нужно.

— Может быть, мы оба воображаем то, чего нет, — предположила Дайна. — Они меня как бы удочерили. Вполне естественно, что после моего вчерашнего исчезновения они пришли убедиться, что со мной все в порядке.

— Ты забыла о маленьком предмете под матрацем.

— Если это дело рук кого-то из «толпы», то, безусловно, Мартины. И не раздувайся от самодовольства. Я ни капельки не ревную — просто ее одну не заботят мои здоровье и репутация.

— Возможно, она просто любопытна. Ее ночной наряд не был случайным. Несомненно, она услышала о твоем красавце компаньоне и захотела на него взглянуть.

Дайна с достоинством проигнорировала это замечание и приветствовала миссис Маркс.

— Не думала, что вы спуститесь вовремя, — резко сказала старая леди, окинув Джеффа неодобрительным взглядом. — А где все? Они опаздывают — уже восемь минут десятого.

Дроген появился почти сразу же, улыбающийся и довольный тем, что все приняли его приглашение. Под его руководством группа села в машину. Джефф протиснулся на заднее сиденье между Дайной и миссис Маркс, причем старая леди постаралась отодвинуться от него как можно дальше.

День был великолепный, как, впрочем, и остальные дни. Несколько белых облаков неподвижно висело в небе, сменившем цвет индиго на лазурь, когда солнце поднялось выше. В чистом воздухе город на холме по другую сторону долины Кедрона был виден в мельчайших подробностях, словно выгравированный. Солнце сверкало на золотом куполе собора, а стена Сулеймана извивалась вокруг холма серо-золотистой лентой.

Вначале все ехали молча — казалось, никому не хочется разговаривать не то из-за раннего часа, не то из-за поглощенности своими мыслями. Даже Дроген воздерживался от обычной веселой болтовни. Оставив позади зеленую долину, они поехали в сторону Иерихона, и Мартина вновь включила магнитофон. Она забыла перемотать пленку, и вместо «Назад в СССР» послышались мирные звуки песни «Эй, Джуд». Мартина и не подумала о том, чтобы уменьшить звук.