Клеопатра все ярче сознавала, что Цезарь в Александрии и Цезарь в Риме – два разных человека. Там, на берегах Нила он был словно моложе, на время сбросил груз забот, забыл о политической борьбе с соперниками. Цезарь был самим собой…

Задумавшись над этим, Клеопатра вдруг поняла, что все наоборот – именно в Риме и в борьбе с противниками Цезарь настоящий, а в Мемфисе или Фивах лишь отдыхал, слегка расслабившись. Этот человек рожден, чтобы покорять и властвовать! Если завтра исчезнут все препятствия, послезавтра без необходимости с кемто бороться Цезарь просто умрет!

Так в чем дело? Пусть отправляется завоевывать Парфию! Гибель Красса осталась неотомщенной, даже сенат возражать не будет. А уж как обрадуются многочисленные противники из тех, кого Цезарь в порыве милостивого благородства не пожелал казнить!..

Пусть идет в поход куда угодно, только бы из Рима!

Когдато девочкой, вот так же глядя на Рим, она мечтала вернуться сюда с триумфом и покорить Город. Вернулась, но Город остался чужим. Рим не желал покоряться чужестранке, у нее могли быть несметные богатства, но ее не принимали за свою. Улыбались, наносили визиты, принимали щедрые подарки, хвалили роскошное угощение и прекрасный вкус, но, переправившись на другой берег Тибра, злословили и смеялись над глупой египетской царицей, неизвестно зачем живущей в Риме уже год.

Если бы она могла и сама перемывать комуто косточки или злословить с одной матроной о другой, наверное, положение изменилось бы. Но Клеопатра нутром чувствовала, что стоит только начать, как она перестанет быть самой собой и будет неинтересна Цезарю. Чего ради тогда заниматься тем, к чему не лежит душа? Царице было не просто скучно, ей было смертельно скучно! Деятельной натуре Клеопатры, привыкшей распоряжаться, было мало приемов и вечерних пиров с архитекторами, художниками, знатоками литературы. Ей хотелось править, а делать это только в пределах виллы Цезаря – нелепо. И дальше так продолжаться не могло.

Огни на другом берегу гасли один за другим. Рим странный город, блистательный днем, он темен ночью, точно никому не приходит в голову, что улицы можно освещать. Поэтому, как только в домах римлян гасли светильники, тот берег Тибра погружался во тьму.

В беседку зашла Хармиона, безо всяких вопросов она просто накинула на плечи хозяйке теплый плащ и показала рабыне, куда поставить жаровню с углями. По вечерам уже становилось прохладно, а Клеопатра даже за месяцы, проведенные в Риме, не привыкла к холодам.

Царица лишь благодарно кивнула, Хармиона единственная, кто всегда позаботится о ней.

– Посиди со мной.

– Клеопатра, пришел один из агентов, у него не слишком хорошие новости…

– Чтото с Цезарем?

– Нет, он из Города.

– Что?

– Это выслушивать нужно в таблиниуме без лишних ушей.

Клеопатра вздохнула, поднимаясь:

– Пойдем.

Снова бесшумно возникла рабыня, ловко подхватила жаровню и унесла.

В атриуме царицу действительно ждал неприметный человек, приветствовавший ее, согнувшись пополам. Лица не видно, только спина. Стало почемуто не по себе.

– Подними голову, я хочу видеть, с кем говорю.

Поднял, оказался какимто серым и невыразительным, но глаза не прятал, и то хорошо. А вот то, что сообщил, не понравилось царице совсем.

Несмотря на поздний вечер, она позвала Аммония и, убедившись, что их никто не подслушивает (Хармиона даже обиделась: «А я на что?!»), долго отдавала ему распоряжения. Советник кивал понимающе. Он не знал, для чего нужно царице то, что она приказывала, но привык подчиняться.

Сервилия проснулась привычно с первыми лучами солнца, но не потому что разбудили рабы или нужно кудато торопиться. Рабы в ее доме приучены двигаться бесшумно, и ни один из них разбудить хозяйку не рискнул бы. Разве в случае пожара, и то они предпочли бы сгореть заживо, чем быть безжалостно выпоротыми и распятыми изза гнева Сервилии. Римлянка не жалела своих рабов.

Она не раз презрительно отзывалась о Марке Крассе, который, как раз наоборот, весьма своих оберегал. Недаром у римлян была поговорка, что лучше быть рабом у Красса, чем свободным в Риме. Красс твердил, что рачительный хозяин должен заботиться о своих рабах и хорошо их кормить, только тогда они будут хорошо работать. Мол, любую вещь нужно беречь. Правда, это не помешало великому Крассу жесточайше расправиться с чужими восставшими рабами во главе со Спартаком.

Однажды Красс раздраженно бросил Сервилии:

– Вот именно от таких, как ты, и бегут!

Матрона в ответ усмехнулась:

– Пусть бегут, чтобы их наказать, есть Красс.

Цезарь потом выговорил Сервилии, что зря та спорит с триумвиром, если Красс рассердится всерьез, то не станет вмешивать в это дело ни сенат, ни кого другого, просто выкупит все долги Сервилии и предъявит к уплате. Это Марк Красс мог… Богаче него в Риме никого не было! Сервилия и сама понимала, что зря затеяла перепалку с самым богатым человеком Рима, никакие рабы того не стоили, но заискивать не стала, надеясь, что Цезарь сумеет вовремя повлиять на своего другатриумвира и не даст любовницу в обиду. А потом Красса убили в Парфии…