А представьте, если при этом она должна была кормить престарелых родителей и маленьких сестер! Ей не оставалось ничего иного, кроме как принести себя в жертву ради них! Для многих бедных девушек это могло бы быть выходом из нищеты, если бы не рождавшиеся вне брака дети, которые меняли все в их положении. При малейшем намеке на беременность любовник оставлял их, порой без всяких средств к существованию. Даже если он и помогал какое-то время, все равно деньги кончались очень быстро, и родители, ранее поощрявшие дочь, чтобы с помощью заработанных таким путем средств кормить всю семью, теперь, не получая больше денег, позорили ее ежедневно и осыпали проклятиями. Все гостинцы, которые она получила до этого от богатого любовника, проедались. Позор и унижение ожидали ее на каждом шагу. Устроиться на работу беременной женщине было невозможно – значит, она оседала лишним ртом на шее и так бедной семьи, а после рождения ребенка оставались постоянные заботы, кто будет смотреть за ним, пока она находится на работе.

И все равно, даже зная все обстоятельства, перед искушением хоть на некоторое время скрыться от угнетавшей нищеты, приоткрыть занавеску в совсем другой радостный, нарядный мир, пройти по улице в сногсшибательных по своей красоте и дороговизне нарядах и посмотреть свысока на людей, от которых столько лет зависела работа, а значит и жизнь, устоять было почти невозможно! В какой-то мере это был их шанс, о котором они бы жалели в любом случае, приняв его или отвергнув.

Статистика была неумолима! На каждую бывшую продавщицу из магазина, гордо выхаживавшую в дорогих нарядах на квартиру, которую снимал для нее любовник, приходились сотни, чья жизнь была сломана по той же причине. Мужчина мог лгать о своем статусе, или запугивать, или подкупать, или брать силой, мало ли путей, которыми можно сломать сопротивление. Но, добившись своего, он чаще всего оставался равнодушен к тому, что случится с бедной девушкой, которая ему обязательно надоест. Сможет ли бедняжка устроить свою жизнь? Как она оправится от позора, обрушившегося на нее? Умрет ли она от горя и унижения или сумеет выжить? Что будет с их общим ребенком? Бывший возлюбленный, виновник ее позора, теперь сторонился несчастной и, как бы боясь испачкаться, отворачивался в сторону, давая понять, что не может быть ничего общего между ним и этой грязной девкой! «Она к тому же может быть еще и воровка! Извозчик, трогай!»

Еще хуже было положение бедного незаконнорожденного дитяти. Даже если отец оказывал материальную помощь до его совершеннолетия, то и тогда каждую минуту своей жизни он чувствовал, что его появления на свет не хотели и что он не такой, как другие. Еще не понимая слова незаконнорожденный, он уже знал, что оно имеет постыдное значение, и всю жизнь не мог отмыться от грязи.

Мистер Уильям Уайтли склонял к сожительству всех своих продавщиц и бросал их, когда они беременели. Когда один из его незаконнорожденных сыновей вырос, то, испытывая к отцу жгучую ненависть, однажды пришел в магазин и застрелил его. В 1886 году лорд Карлингфорд написал в своем журнале, после того как прошел после ужина по одной из главных улиц Мэйфэ- ер: «Странно идти через ряды женщин, в молчании предлагавших свои тела проходившим мужчинам». Таков был итог почти всех бедных девушек, которые, пользуясь терминологией XIX века, «ввергли себя в пучину разврата». Жестокое время не прощало тех, кто пренебрег общественным мнением. Викторианский мир делился только на два цвета: белое и черное! Либо добродетельна до абсурда, либо развратна! Причем к последней категории можно было быть причисленной, как мы видели выше, всего лишь из-за неправильного цвета ботинок, из-за флирта на глазах у всех с кавалером во время танца, да мало ли из-за чего молодые девушки награждались клеймом от старых дев, что, сжав губы в тонкую ниточку, наблюдали за молодежью на балах.

Письма, дневники викторианского периода рассказывают о том, что большинство пар ограничивалось простой и скромной церемонией, предпочитая лишние деньги, если они были, потратить на решение более практичных задач, таких, как отделка дома или закупка мебели. В XIX веке свадебная церемония еще не приобрела такого обязательного характера, какой она является сегодня. Платье невесты, если позволяли средства, было новым, но не обязательно белым, а практичного немаркого цвета, порой черного, и оставалось лучшим нарядом в течение нескольких лет. Свадьбы же с приглашением гостей, соблюдением всех правил этикета были возможны только для богатых семей. Если доход составлял менее трехсот фунтов в год, то о подобном не стоило и мечтать.

«И теперь, хотя уже более шестидесяти лет прошло, все еще свежо в моей памяти. Я вижу свою дорогую няню, с трясущимися руками и слезами, струящимися по щекам, одевающую меня в наряд из белоснежного шелка, и мою новую горничную Тернет, убирающую в высокую прическу мои волосы, и надевающую на них венок из цветков яблони оранжевого цвета, под которым мое лицо прикрывала паутина вуали. Рядом стоят мои четыре сестры, одетые как подружки невесты в белые скромные кашемировые платья с бонетками на голове, отделанные розовым, моим любимым, цветом. Часы пробили три часа, и кареты были поданы к главному подъезду. Я села в экипаж, в который были впряжены четыре любимых лошади папа, за нами выстроился целый свадебный поезд, и мы отправились в церковь. Помню себя стоящей на коленях позади архиепископа, который венчал нас, произносящей клятву любить и уважать своего мужа до своего последнего дыхания. Когда церемония закончилась, я упала без чувств… Меня отнесли в ризницу, где мой бедный муж был в агонии, глядя на меня и не зная что делать, в то время как моя дорогая мамй и старушка няня, плача, терли мне руки и брызгали на меня водой. Затем няня укутала меня в белый, отделанный лебединым пухом балдахин, засунула мои руки в меховую муфту, такую большую, что через нее мог прыгнуть шут. Сестры приготовили старую сатиновую туфлю, чтобы бросить ее через плечо наудачу, и после этого папй посадил меня к моему мужу уже в новую карету с четырьмя нарядными лошадьми с султанами, которые нас ждали у дверей собора, чтобы отвести в имение для нашего медового месяца».

Однако подобная церемония, описываемая новеллистами, была всего лишь недостижимой мечтой для каждой девушки. И любимым развлечением для юных красавиц и дурнушек, независимо от того, где они жили, в городе или деревне, было наблюдать за свадьбами, обмирая от нарядов и манер жениха и невесты, рассматривая туалеты гостей и запоминая каждую деталь. Каждая из них в своем воображении рисовала себе картину, что «может быть, когда-нибудь и я так же пройдусь под колокольный перезвон и восхищенные взгляды гостей к алтарю, где меня будет ждать мой избранник!» Но на самом деле только единицы могли осуществить свои мечты. Во многих случаях даже родители жениха не считали необходимым свое присутствие на подобных торжествах.

«Когда мы вернулись в Чарлекот, миссис Люси, мама Георга, остановилась у нас. Это было первый раз, когда мы встретились. Она была состоятельная, добрая, старая леди, к которой я привязалась сразу же, как только ее увидела. Она относилась ко мне как к своей дочери, даря мне свои украшения и тяжелый жемчуг, а также красивые, дорогие кружева».

А ведь в это время у Мари Элизабет Люси уже родился сын, и это означало, что свекровь не только не приехала на венчание, но далеко не сразу пожаловала и после рождения внука. Гости, приглашавшиеся на свадьбу, чаще всего ехали с пустыми руками. Тогда еще не вошло в привычку дарить подарки в благодарность за приглашение. И только близкие родственники или хорошие друзья семьи дарили нужные вещи, которые потом хранили всю жизнь. «Родители Луизы дали мне все белье в дом и все вещи для кухни, дядя купил нам пианино, а сестра с мужем – всю мебель для спальни».

В то время большинство пар среднего класса отправлялись в церковь в назначенный день в сопровождении нескольких друзей и родителей и приносили друг другу клятвы перед алтарем. Белое платье невесты входит в моду с середины XVIII века, хотя еще в течение века многие предпочитают цветные. Постепенно бледные тона начинают удерживать первенство вплоть до изобретения анилиновой краски, с помощью которой платья начинают красить в потрясающие бронзовые, серебряные, аметистовые, лиловые и фиолетовые цвета. Цены на такие платья были неимоверные! Питер Робинсон в 1874 году рекламировал в своем магазине платье за десять фунтов (годовое жалованье служанки) и еще двенадцать фунтов необходимо было истратить на аксессуары: вуаль, перчатки, шарф, цветы или венок. В середине XIX века капор был заменен вуалью.