Такова история вашей несчастной гостьи, для которой единственное в горестях утешение — радушный прием, вами оказанный. Награди вас бог за это благодеяние — есть ли на свете большее, чем помощь беззащитным и гонимым злою судьбой!

Рассказывая свою вымышленную и тщательно обдуманную историю, Руфина заливалась слезами, а простак Маркина, поверив всему, тоже прослезился — любовь, которую плутовка стремилась пробудить, уже завладела его сердцем. Утирая притворные слезы, Руфина из-под платка украдкой наблюдала за Маркиной; убедившись, что он тронут ее горем и вполне поверил лживому рассказу, она в душе ликовала.

Так и сидели они — Руфина рыдала, а Маркина ее утешал, хотя еще не вполне решился помочь ей — трудно было ему совладать со своей скупостью и позволить щедрости изгнать ее прочь из его сердца; глядя, однако, на прелестное лицо Руфины, на ее отчаяние и думая, как внезапно она появилась в его доме, он решил, что сами небеса послали Руфину ему на радость.

Маркина впервые влюбился, а первая любовная страсть всегда приносит человеку столько неожиданностей, сколько ему уже не испытать в течение всей жизни. Маркина влюблен? Стало быть, он станет щедрым. Он принял гостью? Не миновать ему неприятностей. О любовь, сладостная мука, чаровница мира, безумие мужчин, — какие только превращения ты не свершаешь в них, какой нрав не изменишь, какой замысел не разобьешь, какой покои не нарушишь, какое сердце не встревожишь? Даже сердце этого скопидома, всегда жестокосердого к своим ближним, любовь словно подменила — из скупого он стал щедрым, из Мидаса — Александром; Руфина понравилась ему, он ее полюбил, и вот она владычица его чувств и имущества.

Многое в повести Руфины могло бы возбудить сомнение в ее правдивости, когда бы любовь, владевшая Маркиной, не ослепляла его и не притупляла слух, чтобы он не учуял обмана; ведь если Леонардо говорил с отцом Руфины о своей любви, ясно, что отец не поступил бы так жестоко и не отказал бы ему, имевшему, не в пример другому искателю, то преимущество, что был любим Руфиной; были там и другие подробности, которых хитроумная Руфина не продумала, и они могли бы повредить ее затее; но довольно того, что она рассказывала свою повесть влюбленному, и он готов был поверить вещам еще менее правдоподобным.

Руфина добилась своего — после ее рассказа, обильно уснащенного слезами, — Маркина с жаром предложил ей свое покровительство, достояние, жизнь и сердце, все повергая к ее стопам и умоляя забыть о прошлом горе, — в его, мол, доме все будут стремиться лишь служить ей и угождать. На столь благородные речи Руфина ответила новыми слезами — глаза у нее были на мокром месте, как у большинства женщин, когда им это нужно, — и стала безраздельной владычицей помыслов Маркины и имущества, могла казнить и миловать его по своему усмотрению. Влюбленный Маркина мечтал очутиться в объятиях красотки; если она станет противиться, пустить в ход подарки и посулы — надежное оружие влюбленных; но если и это не сломит ее упорства, был готов завести речь о браке — слово сие, подобно плащу, служит для женщин благопристойным покровом, но порой оно оказывается с браком, так что становятся видны изъяны их добродетели. О видах Руфины мы уже говорили — шпагой коварства она стремилась нанести скупцу рану в сердце, распалить его, но не углубляться ни в какие опасные дебри; правда, посулы и предложения Маркины о браке она не стала бы отвергать — она сама могла обещать что угодно, но после проделки Роберто не спешила обещания исполнять, если не видела в том верной выгоды.

Весь этот день Маркина провел в усадьбе, даже не поехал по своим делам; но на другое утро, когда гостья еще спала, он сел на мула и в сопровождении негра отправился на биржу, наказав экономке подать гостье завтрак, когда та проснется, и смотреть за домом; комнату, где хранились деньги, он запер на замок и, сойдя вниз, распорядился, чтобы садовник никого не впускал в усадьбу, кроме человека, приехавшего с Теодорой, — так себя назвала плутовка Руфина; затем Маркина отправился в город и там, дав негру деньги, послал его купить припасов для роскошного обеда.

Руфина тем временем встала, и экономка, исполняя приказ хозяина, попотчевала ее вкусным завтраком, сделав это весьма охотно, так как расточительность хозяина была всей челяди на пользу; гостья сошла в сад; гуляя, она хвалила расположение аллей и приятный вид насаждений — садовник, в своем деле весьма искусный, содержал сад в отменном порядке и украсил его множеством фруктовых деревьев, редкостных цветов и трав. Когда солнце начало припекать, Руфина вернулась в дом; там она увидала гитару, принадлежавшую помощнику Маркины, любителю музыки; будучи сама мастерицей играть и петь, взяла в руки гитару, настроила ее и принялась перебирать струны, извлекая из инструмента приятные аккорды. За этим занятием застал ее Маркина, приехав из города, и убедился, что еще не все чары гостьи были ему известны; она же, слыша, что он приехал и стоит под дверями, спела, чтоб его раздразнить, такой романс:

На последних словах она сделала нежные рулады и взяла несколько особо звучных аккордов — Маркине почудилось, что не человеческий голос он слышит, а небесный хор ангелов, донесшийся до грешной земли; он подождал, не будет ли пенье продолжено, но Руфина отложила гитару, и он вступил в комнату со словами:

Благословен день, час и миг, когда глаза мои, осматривая дом, узрели вас, прелестная Теодора, ибо счастливый сей случай позволил мне узнать столь совершенное и полное прелестей создание. Ныне мое жилище могло бы возгордиться пред небесами — его почтил ангел, в нем обитает и его озаряет божество; никакими словами не передать сжигающую меня страсть, но если б я мог достойно выразить ее и свое восхищение вами, о несравненная, Цицерон и Демосфен со всем их красноречием были бы посрамлены.