В духовном облике Кампанеллы черты, роднящие его с людьми Возрождения, сильнее не определившихся еще примет человека нового времени. Его жизненная драма более сходна с судьбой Т. Тассо, родившегося слишком поздно, чтобы сродниться со своим веком, а не Г. Галилея, создателя будущего естественнонаучного миропонимания. Столкновения с инквизицией не обнаруживают в Кампанелле атеизма, подлинной ереси пли антиклерикализма; недолгое время — когда он проповедовал восстание и в первые тюремные годы — Кампанелла склонен был к пантеизму и даже к богоборству, но, пережив религиозный кризис, он с неизбежной своею страстностью отдался служению грандиозной, как всё в его замыслах, цели — преобразования и всемирного распространения католической веры. Ее истины совпадали, по Кампанелле, с естественным законом природы, что делало, в его глазах, легким и неизбежным обращение всего человечества к истинной вере. Самый пафос борьбы с «далеким» знанием аристотелизма и защиты знания, основанного «на чувствах», разрешался у Кампанеллы в неоплатонизм, характерный для мыслителей уже минувшей эпохи Возрождения, равно с аристотелизмом отвергаемый Галилеем, Декартом и другими представителями новой науки и философии. Титаном Возрождения под стать и неколебимая вера в собственное великое предназначение: Кампанелла утверждал, что он «рожден от Разума и Софии» (поясняя: «Разум — вечный интеллект, София — сотворенная мудрость, проникающая всякое сущее»), и прямо называл себя Прометеем — похитителем «солнечного огня». И ненасытная всеохватность разума Кампанеллы, не сомневавшегося, что он сумеет свести воедино богословие и физиологию, астрономию и риторику, физику, логику и все прочие науки, — ставит его в ряд с Фичино, Пико, Леонардо. Самое разительное отличие его от предшественников — в отсутствии всякого почтения к классической древности. Разум, постигая сокровенную сущность всякой вещи, сливаясь с нею, приобщается непосредственно к мировой гармонии, учит Кампанелла.

Литературное наследие Кампанеллы огромно, нет отрасли науки, от рассмотрения которой он уклонился бы. И латинский его стиль, и итальянский отличаются дерзким — и не понятым в его время — пренебрежением к школьным нормам подражания древним. Это позволило Кампанелле вылепить свое слово в необычном для той эпохи соответствии с каждым поворотом яростной мысли. Предела напряжения словесная ткань достигает и его поэзии. В произведениях, подчиненных классическому канону, слово всегда предстает в конечном счете носителем объективного, внеличностного смысла, и субъективизм, творческий произвол — у поэтов-маринистов, например, — оформляется лишь перестроением традиционных поэтических средств, так что центр творческого усилия обнаруживается в тематической новации. У Кампанеллы слово — даже тогда, когда он занят в стихотворении самыми отвлеченными метафизическими вопросами, — пропитывается волей и чувством, изменяет свою внутреннюю структуру, запечатлевая в себе полноту духовного и душевного изъявления личности в самый момент рождения каждого данного слова. Лирика маринистов обретает свой смысл в законченности произведения, где мгновенно вспыхнувшая метафора — «кончетто» — развертывается в картину. Лирика Кампанеллы — непрестанное извержение, в котором каждое слово — вполне самоценная картина, сиюсекундное творение автора. С одной стороны, таким образом, творчество Кампанеллы — новая фаза осуществления платонической поэтики, подразумевающей любовное, а значит, и лирически-взволнованное, проникновение в изображаемый предмет. Но, с другой стороны, лирическое изъявление у Кампанеллы ценно и значительно лишь постольку, поскольку оно индивидуально, как и у его современников — маринистов. Нарочитый, в одном случае, и неизбежно естественный, в другом, индивидуализм, рожденный потребностью овладеть неудержимо уносящимся временем, делает Кампанеллу и маринистов поэтами одного века, века барокко.

В 1606 г. Кампанелла упоминает о рукописном собрании своих стихотворений под названием «Кантика». В 1613 г. поклонник Кампанеллы Т. Адами «по своему разумению» выбрал из него восемьдесят девять стихотворений, к которым поэт написал «изъяснение», использованное и в наших примечаниях. Девять лет спустя эти произведения увидели свет — по-видимому, в Германии — под заглавием «Собрание некоторых философических стихотворений Сеттимонтано Сквиллы…» (то есть «Семишишечного Колокольчика» — «Семишишечным» называл себя Кампанелла, видевший особое предзнаменование в семи буграх своего черепа; «Сквилла», «колокольчик» — синоним слова «Кампанелла»). Изыскания ученых прибавили к этому семьдесят пять стихотворений; все прочее — утрачено.

Стр. 439. О себе. — Этот сонет выражает душевное торжество Кампанеллы, успешно выдержавшего в начале 1600 г. первые допросы и очные ставки.

…Взорлитъ над сонмом скал и бугорков! — К первым восьми строкам поэт сделал горделивое примечание: «Дивись, сколько противопоставлений в этом сонете!»

…В стране безмолвного всепониманъя — Примечание Кампанеллы («В Раю говорят только на языке понимания, смотри „Метафизику“») отсылает читателя к одной пз глав его трактата, где автор строит предположения о языке ангелов.

Стр. 439. Бессмертная душа. — Для датировки сонета нет падежных оснований. Кампанелла писал: «В этом сонете говорит душа и познаёт самое себя бессмертной и бесконечной, поскольку никогда не насыщается знанием и желанием, откуда и знает, что происходит она не от элементов, но от бесконечного Бога…» Во многих своих философских и богословских сочинениях Кампанелла одним из основных доказательств в пользу бессмертия души приводит ее ненасытное стремление к познанию.

Стр. 440. Прочла я Аристарха, Митродора… — В своей «Метафизике» Кампанелла утверждал, что астрономия «лучше всех других наук обнаруживает божественность человека». Потому здесь и назван среди авторов прочитанных книг Аристарх Самосский (конец IV — начало III в. до н. э.), знаменитый авторитет древней астрономии. История сохранила сведения о нескольких Митродорах, но кого из них имеет в виду поэт — судить нет возможности.

Авторитет — рука чужая… Сорит — стрела… — Сорит — цепь силлогизмов. Кампанелла отвергает знание, основанное на силлогистическом рассуждении и авторитете — двух китах науки, античной и средневековой, — поскольку оно слишком «отдалено», опосредствованно. Идеал Кампанеллы — непосредственное знание, взаимопроникновение и слияние с предметом знания, каковым в конечном счете является божество. Такое отрицание наследия схоластики роднит Кампанеллу не с наукой нового времени, а с платонизирующей натурфилософией и мистикой Возрождения.

Стр. 440. О корнях великих зол вселенной. — Сонет написан, по-видимому, до духовного кризиса, пережитого поэтом-философом в «яме» Сант-Эльмо (см. ниже, прим. к с. 441). Кампанелла так пояснял его содержание: «…автор писал в „Метафизике“ о трех первоначалах или пропринципах (и называет их так: Мощь, Мудрость и Любовь); и всякое зло мира происходит от тирании — лжевластия, и от софистики — лженауки, и от лицемерия — лжелюбви… „Троической ложью“ здесь названы три зла, противостоящие метафизической и богословской Троице; и вредоноснее они бессилия, невежества и ненависти».

Стр. 440. О простом народе. — Крупнейший знаток биографии и творчества Кампанеллы, Л. Фирпо относит этот сонет к 1601 г. Возможно, сонет вызван к жизни теми поношениями, которые обрушились на философа после ареста в Калабрии. К сонету Кампанелла сделал такое примечание: «О звероподобностп подлого народишки никто не писал с такой правдивостью и с таким искусством. И ведь, если кто ему говорит, в чем его благо, и показывает его силу, он оборачивается против того; вот уж „огромный пестрый зверь“…»