Шрифт:
– Кажется, я соврала, – хмуро добавила она. – Жизнь как-то не очень.
Алесса снова кивнула:
– Я понимаю.
Ты хотела сказать «я знаю». Шерил с любопытством взглянула в чёрные глаза, кажущиеся бездонными. Кому, как не тебе, знать, что единожды разделённые половинки будут тянуться друг к другу, невзирая ни на что. И у обеих жизнь обречена быть «как-то не очень».
Наверное, два года или даже год назад эта мысль вызвала бы в нём неприязнь к этой девушке. Или даже ненависть. Но не сейчас.
– А у тебя? – неожиданно спросила она. Гряда снежинок на секунду всколыхнулась, словно под напором урагана. Алесса сжала губы:
– Всё хорошо. Бога больше нет, культ ушёл, люди тоже уехали… я одна. Как всегда и хотела.
Едва умолкнув, она поспешно добавила:
– Но всё-таки я ждала тебя.
Я тоже, чуть не вырвалось у Шерил. Ждала все два года, или даже больше – все девятнадцать лет, что она провела под солнцем. Два года назад они могли бы точно так же встретиться, поговорить… но тогда в её сердце кипела жажда мести, справленная ненавистью, и эта гремучая смесь глушила все чувства.
Но Алесса тогда тоже вела себя не лучшим образом. В стремлении избавиться от боли, которую принесёт с собой рождение Бога, она почти обезумела. И, едва завидевшись, обе вцепились друг в друга, как спущенные с цепей собаки, закружившись в бешеном танце. Они упустили из виду самое главное… … что они сёстры. Что каждая из них не обойдётся без другой.
Теперь это казалось насколько ясным, что прошлые стычки выглядели почти смешными. На губах Алессы была то появляющаяся, то исчезающая улыбка.
А помнишь, как мы…
Помнишь, как я тебя… на карусели…
Да, бывало…
Шерил рассмеялась. Мгновением позже к ней присоединилась Алесса. Их смех сделал это снежное утро ещё чище и свежее, убрал последние преграды, неосознанное неудобство, делающее разговор неуклюжим. Обе почувствовали, как спустя долгие годы они снова стали вместе.
– Так это ты рисовала? – спросила Шерил, когда смех умолк. Алесса посмотрела на намалёванные на асфальте классики с гордостью и некоторой застенчивостью:
– Да, я. Хотела, чтобы ты немного прогулялась, развеялась… забыла прошлые обиды. Вообще-то, рисовать я умею только немыслимые каракули, так что вот…
– Ничего страшного, – заверила Шерил. – Я тоже недалеко от тебя ушла.
Она вспомнила незабвенную «Галерею художественная искусства» с её ужасными полотнищами и мысленно усмехнулась. Наверняка нашлись бы люди, которые дали за наивные картины Алессы целое состояние. У неё всегда был вкус в рисунках, пусть и специфический.
– Ты изменилась, – тихо сказала Алесса после паузы. Говорила совершенно искренне, глядя на Шерил снизу вверх с обожанием и любовью. Снежинки почти полностью облепили её волосы, и Шерил поняла, что сейчас сама она такая же снежно-седая.
Говорить правду было легко:
– Ты тоже изменилась.
– Чему уж тут меняться, – она посмотрела по сторонам. – Тут всё, как прежде. Изменилось очень мало… Думаю, ты знаешь, почему Тихий Холм не любит перемены.
Да?.. А где тогда темнота, день и ночь висящая здесь? Где монстры? Где кровавые решетки и распятые тела? Ладно тебе, Алесса. Признай, что ты тоже не та, что прежде.
– Но всё-таки ты изменилась, – упрямо повторила Шерил. Алесса покорно опустила взгляд:
– Может быть.
Вспомнив про темноту, Шерил невольно подумала о Колине, о криках, когда его заживо пожирала тварь из дождя. Да уж, перемены переменами, а кое-что всё-таки осталось по-старому…
Наверное, Алесса увидела изменение выражения её лица… или просто прочитала мысли? Во всяком случае, истолковала она всё совершенно правильно, и тут же насупилась:
– Это была крайняя мера. Я просто не могла иначе… Он бы тебя убил.
– Понимаю, – кивнула Шерил. Хотела сменить тему, но Алесса невозмутимо продолжала:
– Я оставила его во тьме, там. Немного поработала над его обликом… Хочешь, покажу?
– Нет-нет, – содрогнулась Шерил.
Но теперь, раз уж речь зашла о тьме, ей хотелось задать один вопрос. Всего один вопрос…
– А сколько их там… во тьме?
– Один, – сказала Алесса. – Он один.
– А остальные? – Шерил думала об окровавленной медсестре, приколотой под лестницей госпиталя.