— Нет, — нетерпеливо проговорил Менедем, когда Соклей снова начал приставать к нему с уговорами. — Мы не пойдем в Афины только потому, что тебе приспичило там оказаться.

— Но… — начал было Соклей.

— Нет, — повторил капитан «Афродиты». — Я тоже хочу убраться с Родоса, но сейчас мы не можем этого сделать. Ты видел новомодные драгоценные камни из Египта, которые называют изумрудами?

— Я о них слышал, но пока не видел, — ответил Соклей.

— Так вот, мой дорогой, тебе лучше на них посмотреть, если ты думаешь, что сможешь выманить меня с Родоса раньше, чем я выманю изумруды у их владельца — капитана торгового судна, — объявил Менедем.

— Но череп грифона… — запротестовал Соклей.

— Нет! — покачал головой Менедем.

Его тень тоже покачала головой, спугнув бабочку с цветка в саду возле дома Лисистрата.

Менедем посмотрел, как она улетает, потом продолжил:

— Череп пролежал в земле с тех пор, как началась Троянская война, и даже дольше. Мы уже говорили об этом. Поэтому попадет ли он в Афины сейчас, в следующем месяце или еще на месяц позже — не так уж важно. Зато смогу ли я раздобыть изумруды — очень даже важно.

— Логично, — признал Соклей.

Менедем уже решил было, что его двоюродный брат наконец прислушался к доводам разума, но тут Соклей добавил:

— И все-таки мне это не нравится.

— Очень жаль, — бессердечно сказал Менедем.

Слишком бессердечно: он дал брату повод завестись по новой.

— Да что такого особенного в этих изумрудах? — вопросил Соклей.

— Это прекрасные драгоценные камни, вот что, — ответил Менедем. — Такие же прекрасные, как рубины, только не красного цвета, а зеленого. Они зеленее, чем незрелые гранаты; зеленые, как… как… — Он не мог подобрать сравнения, пока не сорвал лист с одного из растений в саду. — Как это.

— Это мята моей сестры, и она выскажет тебе все, что думает, если увидит, как ты обрываешь побеги, — ответил Соклей.

— Это будет невежливо с ее стороны, — заметил Менедем.

Если не считать дня ее свадьбы, он не видел Эринну без покрывала с тех пор, как она была маленькой девочкой.

— Будь уверен, сестра выскажет тебе все, что думает, — не без гордости повторил Соклей.

Эринна, вероятно, была сейчас в женских комнатах наверху и слышала каждое слово, которое произносилось в саду. Женщины из хороших семей, может, и не часто выходили из дома, но это еще не значило, что у них не было способов выяснять, что происходит вокруг, и влиять на происходящее.

— Тогда дадим ей такую возможность, — сказал Менедем. — Послушай, пока ты не увидишь сам эти драгоценные камни, ты не поймешь, почему я так из-за них волнуюсь. Имей в виду, Фрасилл и понятия не имеет, что я из-за них сам не свой, так что я буду тебе очень признателен, если ты меня не выдашь и не испортишь мою игру.

— Можно подумать, ты недостаточно хорошо меня знаешь, что обращаешься с такими просьбами, — обиженно ответил Соклей. — Фрасилл — это владелец изумрудов?

— Верно. Он только что привел на Родос большое судно, полное египетской пшеницы.

— Тогда зачем ему изумруды?

— На этот вопрос он не отвечает прямо. Думаю, один из его родичей работает на руднике где-то в пустыне к востоку от Нила.

— То есть это могут быть… контрабандные изумруды?

— Да, такое пришло в голову и мне.

Соклей хитро сощурил глаза.

— На Родос является множество эллинов из Египта, которые могут кое-что шепнуть на ухо Птолемею. Не хочешь напомнить об этом загадочному Фрасиллу?

— Ты сущий демон, а? — восхищенно воскликнул Менедем. — Я и сам должен был до такого додуматься!

Они вышли из дома и двинулись к гавани дорогой, по которой Менедем ходил с тех пор, как достаточно подрос, чтобы семенить за своим отцом. Менедем не хотел вспоминать об этом сейчас; ему не хотелось думать ни о чем, связанном с Филодемом. Но все же путь был ему так же знаком, как и любому родосцу.

Вон кузнец Мнесипол стучит молотом, дым от его горнила поднимается в небо. А вон у лавки сапожника Пифиона толпятся, как всегда, пустозвоны и бездельники…

Соклей отпустил свое обычное замечание:

— Сократ учил возле точно такой же лавки сапожника. В Афинах до сих пор показывают эту лавку, которая раньше принадлежала Симону.

— Пифион может научить тебя насчет обуви всему, что ты захочешь узнать, — сказал Менедем.

— А может ли он объяснить мне, что такое правда, что такое добро, что такое красота?

— Конечно — применительно к обуви.

— От тебя никакого толку, как и от Пифиона.

— Неправда, от него есть толк, если, скажем, у моей сандалии оторвется подошва — хотя я нечасто ношу сандалии.