Птолемей, макавший кусок хлеба в чашу с оливковым маслом, поднял глаза.

— А, вы, должно быть, родосцы, — сказал он на аттическом эллинском с легким акцентом, напомнившим Соклею выговор телохранителей перед домом (в андроне с невозмутимым видом стояли еще два стражника). — Радуйтесь, оба. Садитесь, поешьте.

— Радуйся, господин, — ответил Менедем.

— Радуйся, — добавил Соклей.

Сев и потянувшись за хлебом, он уголком глаза рассматривал правителя Египта. Птолемею было под шестьдесят, но он был силен и энергичен для своих лет. Волосы его поседели, но ничуть не поредели; довольно длинные локоны прикрывали уши. Лицо его было притягательно-некрасивым, с крупным носом и выступающим подбородком, с большими мясистыми губами и темными настороженными глазами под кустистыми бровями.

С точки зрения Соклея он смахивал скорее на крестьянина, чем на генерала.

Раб налил родосцам вина.

— Оно не очень крепкое, боюсь, — извиняющимся тоном проговорил Птолемей. — Не люблю напиваться с утра пораньше.

Менедем имел репутацию гуляки и любил крепкое вино. Но когда Соклей пригубил вино, он понял, что Птолемей не разделяет вкусов его двоюродного брата: вино было разбавлено водой в соотношении один к трем или к четырем — и в самом деле слабая смесь. И все же то было хорошее вино, и Соклей так и сказал.

— Благодарю за любезность. — Улыбка Птолемея тоже была притягательно-уродлива, потому что демонстрировала два сломанных зуба.

«Он далеко не юноша, — подумал Соклей. — Этот человек с боями прошел через Персию и добрался до Индии вместе с Александром Великим».

Множество шрамов, старых, белых, неровных, пересекали руки Птолемея.

Хлеб оказался таким же хорошим, как и вино: из белой муки, мягкий и отлично выпеченный. И масло имело острый привкус, говоривший о том, что его выжали из первых оливок, собранных осенью. Все это не удивило Соклея. Если повелитель Египта не может позволить себе самое лучшее, то кто же тогда может?

Птолемей позволил Соклею и Менедему поесть, а потом, отхлебнув вина из своей чаши и поставив ее на стол, сказал:

— Вы, ребята, небось гадаете, почему я послал за вами этим утром.

Соклей кивнул, а его двоюродный брат ответил:

— Да, господин.

— Тогда мне лучше рассказать вам об этом, верно? — засмеялся Птолемей. — У вас был слегка позеленевший вид, когда вы сюда вошли, но не беспокойтесь. У вас не будет никаких неприятностей, по крайней мере связанных со мной. Прошлой ночью я поговорил с офицером с «Ники», и он сказал, что вы показывали ему шкуру тигра. Это верно?

— Да, господин, — ответили разом Соклей и Менедем.

В голосе Менедема прозвучало огромное облегчение; Соклей полагал, что и в его собственном голосе слышалось то же самое. Теперь они знали, что неожиданное приглашение никак не связано с контрабандными изумрудами из Египта.

— Где, во имя неба, вы ее откопали? — спросил Птолемей.

— На рыночной площади в Кавне, — ответил Соклей.

— Мы попали туда чуть раньше тебя, — добавил Менедем, осмелившись улыбнуться.

— Да, этот город теперь мой, — согласился Птолемей. — Одна из его крепостей сама нам сдалась; другую пришлось брать штурмом. Но найти тигровую шкуру — там? Разве это не удивительно? — Он почесал нос и спросил: — Что вы собирались с ней делать?

— Считается, что Дионис пришел из Индии, господин, — сказал Менедем. — Мы думали, что сможем продать ее в святилище Диониса, чтобы в нее облачили культовую статую.

— А что, неплохая идея, — кивнул Птолемей. Когда он снова поднял глаза, взгляд его был отсутствующим. — В Индии я пару раз охотился на тигров. Грозные звери — рядом с ними большинство львов кажутся маленькими египетскими кошками. По правде говоря, никогда не думал, что увижу тигровую шкуру так далеко на западе.

— Мы и сами удивились, господин, — проговорил Соклей. — Наверное, удивились даже больше тебя — мы ведь, в конце концов, никогда не были в Индии.

— Это верно. — Птолемей снова засмеялся. — У вас еще даже не было волос в паху, когда Александр повел нас в Индию.

У Соклея возникло чувство, что его сверстники всегда будут жить в тени славы поколения Птолемея — поколения, вершившего великие дела. Прежде чем он что-либо сказал, даже прежде, чем эта мысль полностью оформилась в его голове, правитель Египта продолжал:

— Вот что, ребята, а не продадите ли вы шкуру мне, вместо того чтобы продать ее в храм?

Соклей подался вперед в своем кресле.

«Так вот зачем нас сюда пригласили», — подумал он.

Голос Менедема тоже звучал настороженно, когда тот ответил:

— Мы могли бы ее продать, владыка, если бы цена оказалась сходной.

— О да. Понимаю. — Птолемей по-прежнему больше смахивал на крестьянина, чем на генерала, но на очень здравомыслящего крестьянина. — Что ж, и какая цена представляется вам сходной?