— Это очень щедро с твоей стороны, капитан, — поклонился начальник гребцов. — Я ведь только выполняю свою работу.

— И выполняешь ее отлично. — Менедем посмотрел на мерцающие звезды и зевнул. — А теперь тебе лучше немного поспать. Как бы хорошо ты ни выполнял свою работу, держу пари, ты все-таки пропустил чашу-другую вина, пока выслеживал наших ребят, которые предпочитали пить или развлекаться с женщинами, а не грести.

— Кто, я? — Диоклей был просто воплощенная невинность. — Не знаю, о чем ты говоришь.

Они с Менедемом рассмеялись.

Потом Диоклей пошел отдохнуть — для этого ему надо было примоститься на скамье гребца и прислониться к борту, а Менедем расстелил гиматий на юте и, так как ночь была ясной и теплой, заснул скорее на своем плаще, чем под ним.

Как обычно, он проснулся с первыми лучами солнца. Подойдя к борту, чтобы помочиться в реку Сарно, он обнаружил, что у борта уже стоит Соклей.

— Добрый день, — сказал его двоюродный брат.

— Добрый, — ответил Менедем.

Решив покинуть Помпеи, Менедем уже начал прикидывать, что будет делать дальше.

— Мы должны выжать из неаполитанцев больше серебра, чем выжали из местных жителей, — куда больше, если повезет, — заявил он.

— Давай надеяться, что повезет, — сказал Соклей. — Мы прибудем туда уже сегодня, верно?

— О да, клянусь Зевсом, — ответил Менедем. — Где-то к полудню или чуть позже. Вероятно, большую часть пути нам придется идти на веслах… похоже, бриз дует прямо в лицо.

— Может, он слегка изменит направление, когда мы выйдем в море, — предположил Соклей.

— Кто его знает, — ответил Менедем. — Давай поднимать людей. Чем больше мы успеем сделать до того, как начнется жара, тем лучше. Одно хорошо… — Он засмеялся. — Недостатка в пресной воде мы сегодня испытывать не будем.

— Это верно, — согласился его двоюродный брат.

Готовясь отчалить, Менедем наставлял команду:

— Когда я отдам приказ «весла на воду», гребите как следует. Наше судно должно очутиться на открытой воде к тому времени, как поравняется с пристанью ниже по течению, прежде чем течение нас на эту пристань снесет. Двигаться здесь будет труднее, чем в обычной морской гавани.

Диоклей задавал темп, и «Афродита» без особых трудностей вышла на середину Сарно. Менедем повернул нос корабля к устью реки и снял с весел большинство людей, но оставил по полудюжине гребцов на каждом борту, чтобы они помогали течению, гнавшему акатос к Тирренскому морю.

Маленький голый пастушонок, поивший овец на берегу, помахал «Афродите», когда она скользила мимо. Менедем снял руку с рулевого весла и помахал в ответ.

Диоклей заметил:

— Это довольно благополучная страна. Во многих других местах парнишка мигом убежал бы при виде судна, боясь, что мы его схватим и продадим в рабство.

— Верно. За него можно было бы выручить две, даже три мины, хотя он и такой костлявый. — Менедем пожал плечами. — Однако, боюсь, стоит ли хлопотать ради такой прибыли.

Он поймал себя на том, что вряд ли бы рассуждал подобным образом, окажись их торговля не столь удачной.

Аристид на носу указал вперед и закричал:

— Море! Море!

— Море! Море! — подхватили остальные моряки.

Соклей же внезапно рассмеялся.

— Что здесь смешного? — удивился Менедем.

— Именно так закричали десять тысяч Ксенофонта — или сколько их там к тому времени осталось в живых, — когда они наконец-то увидели море, выбравшись из персидских земель, — пояснил Соклей.

— Ксенофонт был афинянином, так ведь? — спросил Менедем. И в ответ на кивок Соклея продолжил: — Удивляюсь, что вместо этого он не написал: «Моте! Моте!»— Он указал на двоюродного брата. — Кстати, этот аттический диалект прилип и к тебе — я слышал, как ты говорил «ятык» вместо «язык».

Услышав подобное замечание, Соклей высунул свой язык. Менедем ответил ему тем же.

Соклей сказал:

— Вообще-то, если я правильно помню, Ксенофонт и вправду написал: «Моте!»

— Ха! — Менедем, судя по всему, был очень собой доволен. — Держу пари, что большинство его воинов произнесли это слово так, как его только что произнес Аристид.

— Ты, вероятно, прав, — ответил Соклей. — Но ты слишком многого хочешь от афинянина, если думаешь, что он оставит свой диалект только потому, что кто-то произносит слова по-другому.