Поблагодарив Юлю и распихав почту по карманам, журналист заторопился к поезду. Лишь когда состав тронулся, стал с ней разбираться. Полной неожиданностью оказалась весть от молодого немца Володи, с которым вместе трудились в нормативно-исследовательской станции. Гербарт являлся инженером производственного отдела, где начальником был Валерий Семенович Корзинкин, несправедливо уволенный Мэлором и защищаемый Павлом Афанасьевичем до собственного исключения из партии. У нынешнего собкорра “Ленинской правды” каких-либо доверительных отношений с молодым работником Гербартом вроде никогда не было, не приходилось даже выполнять совместных заданий, поэтому с огромным интересом стал читать то, что Володя написал. Оказалось, юноша потрясен благородством поступка Котова и решил сказать ему об этом. Молодого друга особенно поразило во внутренней истории ЦНИССТРОЙНЕФТИ то обстоятельство, что “Васяткина Мишу брал на работу и передавал ему свой опыт, учил с азов как раз Валерий Семенович, которого юный мерзавец предал”. “А вы, - продолжал В. Гербарт, - трудились даже в другом отделе, но возмутились попранной здесь справедливостью, с риском для своего блага вступились за нее. Лично мне от вашего поступка дышится легче. Я горжусь, что работал вместе с вами”.

В конце письма Володя сообщил, что “подруга секретаря парторганизации Юдовой Р. М., референт министра, специально ездила в Советский район, в Пантынг, где базируется экспедиция первооткрывателя сибирской нефти Семена Никитовича Урусова. Но, как мы недавно выяснили, - не с производственной целью, а по вашу душу. Чтобы узнать о вашем положении на новом месте, получить компромат к разбору вашего персонального дела на партийной комиссии. Но, видимо, ничего не добыла. “Банда Мэлора” обозлилась, что Котов стал журналистом. Но все же они имеют садистскую радость, потому что командированная в Пантынг выкрала в коррпункте “Ленинской правды” письмо вашей жены и устроила какую-то подлость, “подложила под ваши семейные отношения мину, которая, мол, обязательно их взорвет. Злорадствуют: “народный мститель” убедится, что тронувшим нас не сдобровать, мы неприкосновенны ”.

О, дщери провокации! Любая из вас способна на сколько угодно бесчестных поступков. Однако ваша “непроницаемая секретность”, как видите, порой ясна, что божий день. Значит, дело было так. Праздник молодежи отмечали на речке Ух, в пяти километрах от райцентра. Для Павла и его компании, в которой были и геологи из Пантынга, к вечеру торжество переместилось в Дом культуры Советского. На столе собственного кабинета среди бумаг лежало это Тамарино письмо. Выходит, оно было изъято московской геологиней, когда журналист занимался оргработой по продолжению встречи с приезжими гостями, уходил из кабинета в магазин. Пропажу, естественно, он не заметил, не мог о ней и подумать. Возвратившись с продуктами, смахнул все лишнее со стола, сложил в углу рядом со своим стулом. Чаепитие продолжалась до отъезда гостей. А на следующий день референтка министра нефтяной промышленности, которую можно назвать лишь Сучарой, находившаяся среди пантынгцев, ехала в Москву и опустила в Советском вот этот конверт.

…Тут и вбежали в комнату Тамара с Верочкой, поняв по верхней одежде Павла Афанасьевича, обнаруженной в коридоре, что он приехал.

– Протягивайте губы для поцелуев, входите в объятия ханты-мансийского медведя, - душевно смеялся он, тиская их. – Ждали меня?

– Вот это да! Я не могу придти в себя! – не верила своим глазам Тамара. Павел отметил ее горящий, устремленный на него и одновременно блуждающий взгляд, навернувшиеся слезы, измученное лицо.

– Как здорово, что ты дома! – волнительно слышал он нежный голосок своей кровинки-былинки, Веруньки-Невруньки. Папин подарок привел ее прямо-таки в восторг, она росла будущим зоологом: не могла равнодушно относиться к животным – изящные белочка и лайка целиком заняли ее воображение. С этого момента до самой постельки девочка почти не сходила больше с отцовых рук и коленей. А он, ласково гладя ее по волосам, балагурил:

– Ну, и выросла! Так и отца перегонишь! Видно, тянешься вверх не по дням, а по часам? Еще и умненькая, и с веселыми глазами.

Павел обратился к Тамаре:

– Я тут прочитал лживую корреспонденцию из Советского, и, чтобы ты убедилась, что она действительно такова, хочу: сразу же прочитай другую, вот эту – направленную мне из Москвы. Узнай суть до того, как накрывать стол, приниматься за трапезу, - и вручил ей письмо Владимира Гербарта. – Пока мы тут с хорошенькой девочкой-баловницей поговорим, весело и беззаботно посмеемся, можешь на кухне спокойно ознакомиться с расставляющим точки над “и” сообщением моего неожиданного друга из ЦНИССТРОЙНЕФТИ.

Вернувшись с кухни после прочтения письма, Тамара со слезами бросилась на шею Павлу:

– Оказывается, “благодетели рода человеческого” живут тут, в московском муравейнике… Пашенька, прости меня за сомнения в тебе, но “разоблачения” были очень убедительны.

– Однако я проголодался так сильно, что только две хозяйки могут помочь мне утолить зверский аппетит. Путь был не ближний. Кормите же бродягу! – прервал спутник жизни ее излияния. – Сядем за стол рядком, поговорим ладком.

Малютка прыснула и бросилась со всех ног на кухню за необходимой посудой, Тамара стала метать на стол содержимое холодильника, Павлу поручили резать хлеб, разливать “Буратино” и коньяк. “Устроили пиру”, как определило чадо.

После передачи “Спокойной ночи, малыши” маленькие ручонки Верочки, обнимавшие за шею отца, ослабли, и она уснула.

До второго часа ночи не могли сомкнуть глаз супруги. Загорелось в сердцах желание, на первых порах ни о чем другом не могли думать. Раз за разом оно бросало их в объятия друг к другу… И о стольком успели в эти часы переговорить.

Установив все детали диверсии против их семьи, уже известные читателю, Тамара вновь и вновь казнила себя за то, что ничего не сообщила мужу еще летом. И хоть как-то объясняя свою ошибку, преступную по отношению к их любви веру анониму, продолжала:

– Я чувствовала свое полное бессилие. Сердце было не на месте… Но все равно, куда это годится! Поверила вражескому агенту. Хорошо хоть теперь узнала всю правду.

– У меня одно предложение, - говоря как бы в шутку и всерьез, пытался отвлечь ее от горестных размышлений супруг, - нельзя разводиться, пока живы. Как всегда было у наших предков. Будем жить по своим, а не чужим обычаям.