Повешен по приговору Нюрнбергского трибунала

«Утром 30 сентября, когда в Лондоне стали известны условия мюнхенского соглашения, я поехал к Масарику (В. М. Масарик — посол Чехословакии в Великобритании, сын основателя Чехословацкой республики Томаша Масарика) выразить мое глубокое сочувствие народам Чехословакии и мое глубокое, возмущение предательством Англии и Франции в отношении Чехословакии. Масарик — высокий, крепкий, в обычных условиях несколько циничный мужчина — упал мне на грудь, стал целовать меня и расплакался, как ребенок. „Они продали меня в рабство немцам, — сквозь слезы восклицал он, — как когда-то негров продавали в рабство в Америке“». (Из телеграммы полномочного представителя СССР в Великобритании в НКИД СССР 2 октября 1938 г.) [28]

Духовная близость двух тиранов породила трогательную дружбу между их отвратительными режимами. Перед войной гитлеровскую Германию и сталинский СССР связывали самые теплые отношения. Поэтому с нашей стороны была сделана масса уступок немцам. И евреев по тайному соглашению гестапо выдавали, и укрепленные районы (т н. «линию Сталина») на границе разоружили, а сами укрепления взяли и взорвали. Даже провели совместный военный парад в Бресте. Но Гитлер оказался хитрее, Сталин попался на его удочку, и войну мы из-за этого чуть не проиграли.

Так примерно. Что тут сказать?

Может, если бы Сталин был с детства деревенским дурачком, целыми днями скакавшим верхом на горном козле по холмам Грузии, а потом каким-то чудом возглавившим крупнейшую державу мира, то так бы оно и было. Была бы дружба сначала с Троцким, потом с Бухариным, потом с Тельманом, потом — и с Гитлером. А на старости лет — с Черчиллем и Рузвельтом. Целовался бы с ними под водочку, как Ельцин с другом Биллом, другом Хельмутом и другом Рю.

Увы, боюсь, эта идиллическая картинка дружбы в политике весьма далека от реальности. В чем, в чем, а в отсутствии коварства и подозрительности Иосифа Виссарионовича упрекнуть ну никак нельзя. Не было у этого усатого хищника с бесшумной поступью и в помине никакого прекраснодушия. Вся его политическая карьера — борьба не на жизнь, а на смерть с врагами и, самое страшное, с друзьями. Что, не расстреляли бы Троцкий, Бухарин, Тухачевский его, Кобу, обернись дело чуть иначе? Прекрасно расстреляли бы, да еще каяться заставили бы на суде, называть себя и немецким, и английским шпионом, и еще с Туруханской ссылки — агентом парагвайской разведки.

Гитлеру через драки, когда все против всех, проходить не приходилось. Сталин жил такими драками тридцать лет. Можно сказать, зарабатывал себе ими на жизнь, с учетом того, что других источников дохода, кроме руководства партией большевиков, у него не имелось.

В общем, главный тезис этого мифа — о духовной близости тиранов — не выдерживает критики именно с точки зрения психологического профиля вождя СССР.

Однако миф о дружбе с Гитлером так и существовал бы только на интеллигентских кухнях и в мозговых центрах на Западе, если бы не два странных обстоятельства. Обстоятельства прямо-таки лингвистического характера. Это тот случай, когда буквально два слова весят больше, чем горы документов. Мы хорошо запомнили: с Германией договор был у нас о дружбе. А нападение на СССР сразу же было названо вероломным.

Вероломное — значит, вера была. А дружба — она дружба и есть, как ни крути. Так примерно думает простой человек. И он, конечно, прав — но только в применении к обыденной, нормальной человеческой жизни.

В политике эти нормы неприменимы. То есть для публики (и на публике) политики, конечно, руководствуются общепринятыми нормами морали и интересами народа, но на практике они следуют собственным интересам, в лучшем случае — интересам своих партий и кланов. Увы, это так есть и всегда так было. Что бы, увы, вам ни говорили каждый вечер в программе «Время». Хотелось бы всем (и политикам, не поверите, тоже), чтобы было по-другому, но… не получается.

Нападение Германии было названо вероломным как продолжение — точнее, уже окончание — долгой игры в красивые слова со все более вероятным противником. Договор о дружбе в сентябре 1939-го — лишь дань цинизму реальной политики. С таким же успехом ради времени для развертывания армии можно было подписать договор о вечной любви. Правда, такая формулировка в дипломатической практике не встречается.

К слову, у Сталина были такие же основания не доверять Черчиллю, как и главарю нацистской Германии.

Кто, как не Черчилль, многократно заявлял, что СССР не может быть союзником ни при каких обстоятельствах? Разве не при его непосредственном участии планировалось нападение Англии на СССР: во время советско-финской войны, когда союзники собирались бомбить нефтепромыслы Баку? А еще у Сталина перед глазами стоял опыт Крымской войны и интервенции 1918 года.

Ну, а пока давайте бегло пробежимся по мифам, якобы доказывающим «факт дружбы»: договор между гестапо и НКВД, выдача евреев, разоружение укрепрайонов и подрыв их укреплений, совместный парад в Бресте.

«Подлинный документ» соглашения между гестапо и НКВД — редкий для нашего времени случай, когда фальшивка сработана настолько примитивно, что напоминает любительскую «фотожабу» [29] .