— А куда мне деваться? Не к ромеям же…

Прислушивавшийся степняк оказался опасно близко, и разговор пришлось прекратить. Но позже Варяжко все же подошел к русичам снова. Стислав словно нарочно присел чуть в стороне от остальных, вот Варяжко и поместился между ним и остальными.

Сначала говорили ни о чем, сотник хвалил печенежских коней, умение биться и даже кумыс, хотя, если честно, от него уже сильно мутило. Желудок, привыкший к русской пище, не желал принимать степняцкое пойло.

Варяжко вдруг с силой швырнул в сторону чашу с кумысом:

— Надоело! Кумыс и кумыс… Выпить бы обыкновенного меда!

Стислав, не шелохнувшись, продолжал цедить свой напиток. Допив, он перевернул чашу и равнодушно заметил:

— А ты вернись…

Варяжко даже не удивился таким словам, точно ждал их.

— Вернись! Как я могу вернуться? Чтобы князь повесил меня на первой же березе?!

Стислав все также спокойно поменял позу, выпрямив затекшую от долгого сидения на корточках ногу, и снова протянул:

— Ну, воеводой уже, понятно, не станешь, а вот дело в дружине тебе всегда найдется…

Варяжко повернулся к нему всем телом, уставился в неподвижное, почти сонное лицо сотника круглыми черными глазами, словно проверяя, не шутит ли тот.

— Мне… в дружине?.. Шутишь? — все же не поверил своим ушам бывший княжий милостник.

— Какие тут шутки? В Киев можешь не ехать, коли боишься или не хочешь, а в дружину возвращайся. Ты воин хороший, молодых многому научить можешь. — Стислав усмехнулся, вспомнив нешуточный бой, какой был утром. — Еще и у печенегов многому научился, приемы их знаешь. Вот и нам подскажешь.

Варяжко отвернулся от сотника, долго глядел в сторону, тот не торопил, понимая, что такое с лету не решается.

По вечернему небу в сторону лесного озера пролетела стая уток. Совсем небольшая, видно взрослые просто ставили на крыло молодняк, вернее, слетывали их перед дальней дорогой. Стислав мысленно похвалил птиц, верно, порядок в тяжелом деле важен, нарушишь — мало того что сам пострадаешь, так еще и тех, кто рядом, подведешь. Он проводил взглядом стаю, повернулся к Варяжку:

— Ну, я тебе сказал, дальше сам думай… — И вдруг добавил уже гораздо тише: — Князь на тебя хотя и сердит, но велел сказать, чтоб лучше Руси служил, чем ее врагам.

— Кня-азь?.. — изумленно протянул Варяжко вслед уходившему к своему коню Стиславу. Тот оглянулся, но ничего не ответил.

Утром опальный беглец снова подошел к Стиславу:

— Поговорить надо…

Тот кивнул, но показал глазами на печенега, внимательно приглядывавшего за русичами. Варяжко отмахнулся:

— Пусть слушает…

Отошли в сторону, Стислав внимательно посмотрел на Варяжко:

— Решил что?

Тот вздохнул:

— Решил. Даже если убьют, все одно, без Руси больше не могу. Не могу видеть эти степные рожи, слышать их клекот, пить проклятый кумыс! Только уходить надо осторожно, в ночь, чтобы не заметили.

Стислав покачал головой:

— Чего это бежать, как тати в ночи? Отдельно пойдем, ты сначала, потом я. Или наоборот. И в условном месте друг дружку ждать станем.

Варяжко смотрел вдаль, точно сотник и не с ним говорил, потом едва заметно кивнул:

— Пойдешь до косой балки, что перед Ингульцом. Знаешь такую?

— Помню.

— Там догоню. Жди день, если не приду, значит, почуяли что и убили.

— Тьфу на тебя! — с досадой выругался Стислав. — Накаркаешь на свою голову!

Князь Тимрей задерживать русов не стал, самому пора уходить. Прощаясь со Стиславом, с вызовом усмехнулся:

— Передай коназу Володимеру, что если станет мир меж нами держать да будет у нас коней покупать, то и я нападать не стану. — Раскосые глаза степняка стали похожи на щелочки. — Разве мало-мало… Веси пограблю…

Стислав вызов принял, нахмурил брови:

— Не шуткуй, князь! Уговор дороже денег, так у нас говорят. Обещал — держи слово!

Тот хмыкнул, довольный собой:

— Я своему слову хозяин — сам дал, сам и обратно забрать могу! — Снова раскрыл в кривой улыбке хищные зубы: — Больно русских девок люблю, не могу без них. Передай коназу, если своими девками делиться станет, то не буду силой его земли брать.

Глаза степняка смотрели с вызовом, Стислав понимал, что если открыто этот вызов примет, то домой не вернется, печенегов много больше, чем у него дружинников. Но и оставлять без ответа слова Тимрея негоже.

— А ты ему своих станешь давать?