Наступила тишина, когда страсть толпы к насилию боролась со страхом. Затем кто-то выкрикнул:

– Забирай себе глупую старую каргу!

– Сумасшедшая — твоя. Ты проклянешь тот день, когда встретил ее! — добавил другой.

Продолжая ворчать, головорезы отправились назад. Толпа последовала за ними.

Смеясь, Форчун снова повесил щит на спину, вытер меч о свою злополучную жертву и вложил в разукрашенные ножны.

– Твоя храбрость продолжает удивлять меня, — заметил симбионт. — Ты, конечно, понял, что забыл включить свое защитное поле?

– Где старуха, Уэб? — спросил Форчун.

– Прячется в кустах на обочине дороги, как раз за поворотом.

Выйдя победителем из этого сражения, Ганнибал Форчун громко затянул мелодию, которая поддерживала не только его дух, но и Уэбли тоже. Особенно впечатляла строчка:

– Йо-хо-хо и бутылка ксанти…

Когда они поравнялись с укрытием беглянки, он прервал пение, чтобы сказать:

– Выходи, старушка, я выиграл тебя в честной битве. Все равно тебе негде переночевать, а я бы хотел перемолвиться с тобой словечком.

Удивленная, она вылезла из кустов и, полная сомнений, пала ниц в шаге от него.

– Поднимись, я хочу взглянуть на тебя.

Она послушно встала. Он мысленно посоветовался с Уэбли: — Вернемся переночевать в это святилище?

– Отличная идея, Ганнибал.

Старушка в этот момент споткнулась. Форчун бросился поднимать свою оборванку. В старости у людей хрупкие кости, и агент испугался, что она себе что-нибудь сломает. Она тяжело оперлась на его руку, но, сделав первый шаг, застонала от боли. Оказалось, что ее лодыжка просто вывихнута. Форчун тихо проклинал свое невезение. Всем уважающим себя героям песен и легенд удавалось спасти молодых девиц. Почему же он обременен скрюченной старой каргой? Он попытался представить себе ее в юности; пятьдесят лет назад она, должно быть, была лакомым кусочком. А ее ноги до сих пор оставались красивыми.

Между тем старушка могла быть гораздо полезнее, чем любая из ее внучек. Она была тем историческим справочником, о котором он мечтал час назад.

Форчун поднял ее на руки и понес обратно в гору. Старушка оказалась не особенно тяжелой ношей.

Вскоре он подошел к пещере, скрытой в склоне холма. Если даже Ки'ем вновь наберется храбрости и организует поиски, найти их будет непросто.

Войдя в святилище, он бережно опустил женщину на сухой пол. Снаружи небо было уже темно-синим, ночь тихо наступала с моря, настигая солнце за курящимся вулканом на западе. Внутри крошечной пещерки мрак был почти непроницаемым. Форчун коснулся шлема сбоку, и спереди включился замаскированный под маленький драгоценный камень в основании его геральдической эмблемы инфракрасный прибор ночного видения. Форчун посмотрел на старушку, которая в свою очередь пыталась разглядеть собственного спасителя на фоне появляющихся звезд.

– Ты в безопасности, — заверил он ее. — Кто ты?

– Меня зовут Норни, господин. Я пророчествовала твое появление все эти долгие годы. Спасибо Нодиесопу, что ты наконец пришел, о великий Спаситель и Мститель!

Она, тяжело дыша, легла на мягкий песок.

– Я так устала, господин.

Глаза старушки закрылись, и голова бессильно откинулась. На мгновение Форчун подумал, что она умерла, но Уэбли быстро заверил, что она просто уснула, измотанная побегом от толпы. Форчун задумчиво снял плащ и накрыл ее.

– Одно хорошо в этих людях, — сказал он, выпрямляясь, — они верят в героев.

– Прежде чем слишком выпячивать грудь вперед, — парировал Уэбли, — вспомни, как ее называла толпа.

– Как же?

– Сумасшедшей.

Сумасшедшая Манукрониса — а это было, признала она, одним из многих имен, которыми поклонники Йоларабас наградили ее, — пробудилась после короткой дремоты. Форчун развел костер, пока она спала, и сварил на нем вкусную похлебку. Старушка попробовала ее с настороженностью животного, имеющего опыт того, как лакомство становится ловушкой, затем жадно принялась есть.

Небо теперь было бархатно-черным, только на западе, где сверкающая красным лава освещала небо над возвышающимся вулканом, создавалось впечатление длящегося всю ночь заката.

– Манукронис… — повторил Форчун, выслушав признание женщины.

– Кое-кто помнит дни, когда он назывался Нодиесопис. Уверяю тебя, господин, есть много тех, кто все еще молится морскому богу и кто плюет на Йоларабас, как это делаю я.

Форчун подавил улыбку. Многолетняя преданность Норни богу моря была в его пользу. Ведь символы Нодиесопа, как оказалось, украшали его собственные щит и шлем.

– Поэтому толпа хотела убить тебя? — спросил он.

Она покачала головой:

– Я называла Йоларабас ложной богиней много раз и прежде. Сегодня я зашла слишком далеко: я выступила против самого Кроноса. Хранители терпят различия в религиозных воззрениях, но это они назвали изменой.

Форчун кивнул:

– Значит, они отдали тебя толпе.

– Толпа отняла меня у них. Забить камнями было бы быстрее, чем ждать, пока Р'кагн вынесет мне приговор. — Она улыбнулась и нетерпеливо продолжила трапезу. — Они, конечно, не могли знать, что ты спасешь старую Норни.