Девушка, кем бы она ни была, столь же хорошо танцевала, как и та, другая. Лландро улыбнулся и вместе с остальными здоровыми самцами стал с восхищением смотреть на нее. Он решил позволить себе эстетическое удовольствие: дело было сделано и он был достаточно близко от двери, чтобы смыться, когда она закончит. Из всех присутствующих, он, наверно, больше всех желал ее. У людей стало больше денег — улов в шести или семи кошельках теперь гораздо лучше, чем в дюжине в прошлые годы. Он задумался. Новое партнерство? Даже если бы ненадолго, то конечно…

Нет. Зачем ограничиваться деньгами, когда для кражи есть кое-что несравненно более ценное? Многие еще нерожденные поколения услышат о деянии Лландро, ведь несомненно, что величайший вор всех времен не будет забыт. Жертвой станет сам царь. И как только этот подвиг будет совершен, великий Кронос будет бессилен отомстить.

Почему, в самом деле, такой честолюбивый вор должен ограничивать себя только денежными пустяками?

Он подведет партнершу к этому медленно, но неуклонно. Это риск, огромный риск. «Но что, — вдруг подумал он, — захочет она получить, когда игра будет сыграна?» Ибо приз был таким, что разделить его он не смог бы.

Как только он спрячет добычу в безопасное место, он вернется и спросит ее о матери: не дочь ли она Норни, танцевавшей так же божественно?

Как тень Лландро скользнул к двери.

Уэбли почувствовал себя разумом партнера, который целиком отдался зрелищу, забыв обо всем на свете. Не обращать внимания на Норни, — это было бы слишком для любого мужчины. Барабан вдруг смолк, и теперь само тело Норни стало музыкой, а ее танец — симфонией.

Она кружила по комнате и, дразня воображение зрителей, показывала возможности своего искусства. Когда девушка подходила ближе к какому-нибудь мужчине и танцевала и улыбалась только ему одному, оживший барабан был слабым эхом его учащавшегося пульса. Каждый мужчина подавал Норни монету, когда она приближалась к нему, и девушка засовывала ее в верхнюю часть своего узкого пояса. У некоторых был только йоларс, и они с извиняющимся видом совали его в ладонь. Большинство же мужчин важно подавали золотые полукроно. Она припасла двоих офицеров напоследок: оба, как это требовало их положение, дали по кроно. Именно перед ними она исполнила финальную часть своего танца, теперь уже осторожнее, чтобы не растерять монеты. Ее движения стали неторопливыми, почти вялыми, плащ уже не крутился в воздухе. Она следовала замедляющемуся ритму барабана и наконец застыла подобно статуе.

Форчун не знал, как зрители в Манукронисе выражают свое восхищение. Никаких хлопков, свиста или топота ногами, — только коллективный стон удовольствия, точно все разом закончили акт любви.

– Отлично, девочка, — сказал один из офицеров. — Садись ко мне, я куплю тебе вина.

Норни улыбнулась ему и сказала:

– Мой хозяин уже купил мне вина.

Офицер посмотрел на Форчуна, который тоже любезно улыбнулся ему.

– Ты — честь для него. Лишь бы он этого заслуживал.

– Спасибо, — пробормотала она, затем подошла к барабанщику, дала ему золотой кроно и вернулась к столу своего Мстителя.

– Ты слышал, что сказал этот офицер? — прошептала она.

– Каждое слово, — ответил Форчун.

– Мы должны сейчас же уйти, господин, — настаивала она, — пока их настроение не изменилось.

– Ты все еще думаешь, что они могут мне повредить?

– Я в этом уверена, как и в том, что солнце восходит на востоке.

– Выпей, — засмеялся он, — я вернусь через минуту.

Ганнибал Форчун медленно встал. Он был почти на голову выше большинства мужчин Манукрониса. Сверкающие доспехи значительно усиливали эффект его мощи. Он направился к офицерам.

– Учтивость, — заметил Форчун симбионту, — это суть дипломатии.

Расстояние было коротким. Форчун остановился перед этими аристократами, которые высокомерно смотрели на него.

– Господа! — обратился к ним Форчун, кивнув каждому. — Вы предложили вино моей танцовщице. Она отказалась, боясь моего неудовольствия. Но я не тот человек, который сердится на пустяки. Разрешите мне, добрые господа, купить самому вина каждому из вас.

Мгновенно выражение их лиц изменилось. Тот, что был младше по званию, хотел было вскочить, но другой успокоил его жестом и холодно улыбнулся возвышающемуся как башня иностранцу.

– Воины из далеких стран, — сказал он медленно, — обожают шутки. Поскольку ясно, что ты иностранец, я даю тебе возможность взять назад твое щедрое предложение, потому что я сомневаюсь, что ты сможешь его выполнить. Нас здесь, — он обвел рукой помещение, — четырнадцать, а ты только один.

Форчун на секунду засомневался: может быть, его вызов и не воспринят как оскорбление? Может, он еще не все понимает в местных обычаях? Но он решил продолжать в том же духе. В конце концов, разве такое развлечение — четырнадцать против одного — можно упустить?

– Не беспокойтесь, добрые господа, — уверил он их, — моя щедрость не шутка, и я выполню обещание. Я куплю кружку вина каждому хранителю в этом зале!

Норни испуганно вскрикнула. Старший офицер встал.

– Молись, чужестранец, — сказал он с презрением, — чтобы твой меч оказался сильнее твоего зловония.