Шрифт:
Иванчо еле вылез на берег, промокший до нитки, без феса, без обуви. С рукавов и брюк его, журча, текли мутные ручьи. А в это время Хаджи Смион, решив, что в данный момент благоразумней отложить купанье, пошел искать ниже броду. Напрасно Иванчо выразительно махал ему рукой: иди, мол, тем же путем. Он нашел более удобный переход.
— Хорошо, что ты вылез, — сказал он, снова сойдясь с Иванчо. — Я бы тоже за тобой перешел, ежели бы ты меня не удержал.
— Как? Я? — воскликнул Иванчо со злобой.
— Ну да. Ведь ты махал мне рукой, что перейти нельзя. Но где же твой фес? Тю! И мой тоже пропал! — воскликнул Хаджи Смион, тронув свою голову.
Между тем Иванчо отряхивался, чертыхаясь.
— Хорошо, что я тебя подбодрил. Мне ведь такие широкие реки в Молдове переходить случалось — страшное дело! Это все пустяки… А вот каково в море тонуть? — продолжал сострадательный Хаджи Смион утешать приятеля, взбираясь вместе с ним вверх по откосу.
Иванчо только пыхтел, напрягая все силы, чтобы идти вперед, так как мокрая одежда стесняла его движения.
Хаджи Смион часто оборачивался назад, чтоб убедиться, что их никто не видит. Они спешили, хватаясь за крепкие корни и бурьян, а иногда продвигаясь вперед даже ползком.
В одном месте, на большой крутизне, оба вдруг поскользнулись и невольно протянули руки, чтоб уцепиться за какое-то зеленоватое корневище. Хаджи Смион ухватился за спасительный предмет, опередив своего спутника, но тотчас в ужасе отпрянул назад: это был хвост змеи. Увидев помертвелое лицо онемевшего от страха приятеля, Иванчо подошел ближе, схватил камень и ударил свернувшуюся кольцом змею по голове. Змея стала отвратительно корчиться и, наконец, застыла. Только хвост ее продолжал шевелиться. Хаджи Смион тотчас снял один башмак и бесстрашно хватил им по воинственному хвосту. Потом торжествующе поглядел на друга:
— Я ее прикончил… Хорошо, что не ты за нее схватился. Перепугался бы.
Наконец они дотащились до входа в пещеру, которая должна была служить им убежищем. Вход шириной в два локтя вел во внутреннее помещение довольно правильной формы, похожее на настоящую пещеру со сводом; пол был покрыт следами пребывания коз. Беглецы юркнули внутрь и только тут перевели дух после трудного, полного опасностей путешествия.
XVIII. Дворец Мунчо
Хаджи Смион забился в глубь пещеры, а Иванчо остался у входа, чтобы погреться в косых лучах заходящего солнца. Хаджи Смион из глубины указывал приятелю, куда смотреть, и время от времени осведомлялся, не видит ли тот кого — скажем, онбаши или…
Иванчо отвечал, что никого не видно. Он был мрачен.
— Скажи по правде, Иванчо: не ты сочинил прокламацию?
— Нет, нет, не бойся, брат!
— Мы не пострадаем?
— Нет.
— Так зачем же мы сюда убежали? — спросил Хаджи Смион.
Иванчо кинул на приятеля меланхолический взгляд.
— Мы мученики за народ, — тихо промолвил он.
Хаджи Смион поглядел на него с удивлением.
— Что ж, и ночевать здесь будем?
— По-моему, надо ночевать здесь, — ответил Иванчо.
— А зверей нет?
— Зверей нет, — ответил Иванчо.
Некоторое время оба молчали.
— Нет, нет, зверей нету. Могут прийти медведи, но только ночью… Будь я сочинитель, как ты, — бормотал Хаджи Смион, думая о другом и оглядывая свод над своей головой, — я бы описал всю эту историю… Мы с тобой теперь, как Геновева с младенцем {88} в пещере, помнишь?..
Иванчо не ответил. Он к чему-то внимательно прислушивался.
— Ты что-нибудь слышишь? — спросил Хаджи Смион.
88
…как Геновева с младенцем — действующие лица популярной в Болгарии в 60—70-е гг. драмы «Многострадальная Геновева» сербского писателя Владимира Йовановича.
Иванчо сделал ему знак молчать. Оба затаили дыхание.
Послышался шум осыпающегося песка. Как будто кто-то с огромным трудом карабкался по обрыву, видимо, направляясь к пещере. С каждым мгновением шуршание песка слышалось все ближе. Кто бы это мог быть? Двое беглецов боялись выглянуть. Сердца у них страшно бились, глаза были прикованы к входу. Вдруг раздалось нечеловеческое мычание, от которого волосы у них на голове встали дыбом. Песок и куски глины сыпались вниз с сильным шумом; слышался стук мелких камней. Конечно, все это производили чьи-то невидимые шаги. Вдруг опять послышался какой-то непонятный звук, безобразный глухой стон запертой скотины или лесного зверя, и снова — шорох сухого песка и стук камней, быстро скатывающихся вниз по обрыву.
— Сюда идут! — прошептал Хаджи Смион.
Мычание перешло в какое-то дьявольское пыхтение, а через некоторое время — в страшный хрип.
— Зверь! — воскликнул Хаджи Смион, прячась за спину Иванчо.
И тут Иванчо осенило вдохновение. Он решил испугать животное: широко открыв рот, страшно выпучив глаза, мучительно наморщив лоб, безобразно скривив нижнюю челюсть, он издал ужасный, нечеловеческий вопль, похожий одновременно на медвежий рев, ослиное пенье и волчий вой.
Застонала пещера, застонали окрестности.