— Тоже ведь божьи христиане… И чего воюют? — дивилась Цена, глядя пленным вслед.

Наступило перемирие.

К рождеству начали возвращаться по домам солдаты. Из ветренских тоже пришло несколько. А Стояна все нет и нет — ни сам не приходит, ни весточки не шлет. Цена места себе не находит, дурные мысли в голову лезут… Дни идут за днями, а она все ждет, глаз не сводит с калитки — не стукнет ли… Вот уже и Рангел Стойнов пришел, и Петр, Динков сын, и братья Стаматовы вернулись домой. Сходила она к ним, поспрашивала — ничего они не знают. До поры до времени встречались со Стояном, потом потеряли из вида. У матери сердце кровью обливается; слоняется по дому сама не своя — все про Стояна думает.

— Мама! Дядин Димитр пришел! — кричит запыхавшаяся Кина, прибежав с улицы.

Цена тут же идет к Димитру.

— С прибытием тебя, Димитр. А где Стоян?

Но Димитр ничего не знает…

— Может, его под Видим послали, — сжалившись, добавляет солдат. — Может, идет другой дорогой, — смущенно бормочет он.

— Господи, боже мой! Где же он затерялся, мой сынок? — сокрушается Цена и плетется к Стоянке. Подходит к калитке, а сердце в груди трепыхается — вот-вот выскочит. Ну, думает, Стоянка сейчас скажет, что Стоянчо прислал поклон, отписал, чтоб ждали на рождество. Но Стоянка — ни слова. Молчит. А у самой глаза покраснели от слез.

Все село готовилось встречать первый полк. Посреди улицы, напротив Цениного двора, вбили в землю два столба, верхние края соединили согнутой в дугу жердью. Принесли с гор пахучих сосновых веток, увенчали столбы и перекладину, прикрепили к ней привезенную из Пазарджика широкую ленту с надписью: «Добро пожаловать, храбрые воины!» Потом укрепили трехцветные национальные флаги. Вышла триумфальная арка.

Прошло через село победоносное войско,

«Может, он следом идет, хочет попасть домой вечером под самый праздник; мало радости — справлять рождество на чужом месте. Вон все еще идут по дороге солдаты — один по одному, не видно конца. До вечера еще далеко. И он придет. Он знает, что у них сердца изболелись, его дожидаючись».

Так думала горемычная мать…

Рано утром Цена пошла в церковь. Купила на присланный Стояном лев свечей, зажгла по свечке перед каждой иконой алтаря. Домой вернулась с просветленным лицом.

— Как-никак, а нынче он будет здесь, — завтра рождество… есть время, — шептала она. — Пресвятая богородица, приведи моего ангела… Иисус Христос, порадуй меня, старую…

Прибежала Кина, сказала, что воротились еще односельчане.

Цена помрачнела.

— Чем ублажать меня новостями, лучше бы шла встречать брата, как люди! — сердито прикрикнула она на дочь.

— Мама, и я хочу, и я пойду с Киной! — закричал Радулчо.

Дети припустили вверх по заснеженной улице и очутились в поле, возле шоссейной дороги.

А мать осталась ждать у ворот.

С гор дул ледяной ветер. Вершины, ущелья, равнина — все забелело снегом. Небо нахмурилось. Черные стаи ворон кружились над дорогой и садились на голые верхушки деревьев. На шоссе, что бежало к Ихтиманскому ущелью, темнели кучки людей — девушек, старух, детворы… Солдаты продолжали идти — то в одиночку, то гурьбой. Кина и Радулчо обошли первую кучку встречающих, другую, третью. Побежали дальше, им хотелось первыми увидеть, первыми встретить Стоянчо. Они узнают его сразу, ничего что поднявшаяся метель туманит глаза.

Дорога шла вверх и терялась за холмом. Из-за метели не видно было ни зги. Кина и Радулчо поднялись на самую вершину, там ветер дул сильнее, пронизывая до костей. Вот из-за поворота показалось двое солдат, с головы до ног запорошенных снегом. Нет, не он.

— Эй, идет ли еще войско? — спросила Кина у солдат.

— Не знаем, девонька, а вы кого ждете?

— Бачо! — ответил Радулчо.

Усталые путники удалились.

Кина опять всматривается вдаль. Холодно. Девочка вся дрожит, и у Радулчо зуб на зуб не попадает, но Стоянчо идет, и они дождутся его. А то мать заругается или начнет плакать, если они придут без него.

Показалась пролетка с двумя седоками в башлыках и теплых полушубках. Когда лошади поравнялись с детьми, Кина выбежала на дорогу.

— Господин, идет ли войско? — спросила она.

— Не знаем, голубушка, — ответил один из путников, приподняв край башлыка и удивленно глядя на посиневшую от холода девочку.

Пролетка покатила дальше под гору.

Двое детей, казалось, приросли к месту. Шел час за часом. Ветер все крепчал. Он жалил лицо, врывался под одежду. Метель разгулялась не на шутку, но они не двигались с места. Все стояли, не сводя глаз с поворота, не покажется ли припозднившийся путник. Вдруг у Кины екнуло сердце. Из-за поворота выехал конный отряд, стуча копытами, стал приближаться. Как много всадников! Наверное, и бачо с ними. Она ждала, затаив дыхание. Отряд поравнялся с ними и с топотом пронесся мимо. Кина махнула рукой двум офицерам, ехавшим чуть поодаль.

— Господин капитан, а бачо едет? — спросила она сквозь слезы.

Офицеры придержали коней и удивленно переглянулись.

— Кто он — твой бачо? — спросил один.

— Бачо Стоян! Наш бачо Стоян! — нетерпеливо выкрикнул Радулчо, не понимая, как может этот офицер в красивом мундире не знать, что их бачо — Стоян.

— Какой Стоян? — удивился офицер.

— Стоянчо из Ветрена! — без запинки ответила Кина.

Офицер о чем-то потолковал с товарищем и участливо осведомился;

— Ваш бачо — кавалерист?