Рано утром в день, когда я въехал, Билли Нэсти – один из моих партнеров по «преступлению» - и я кидали мячик для гольфа в мишень, которую мы поместили в искусственном камине. Ни один из нас не знал, как играть в гольф; мы были ужраты. Моя собака, Хлоя, смотрела на это с выражением спокойного изумления на морде. Она никогда не указывала мне на мои неудачи. Один мяч попал в забор, срикошетил и – с грохотом и градом осколков - вернулся обратно через массивные венецианские окна моего совершенно нового дома. Хлоя вздрогнула. Я не мог удержаться от смеха. Грузчики посмотрел на меня, как на мудака.

Мне было просто наплевать.

Само здание имело клёвый чердак с винтовой лестницей. Он был забавный, легкий, воздушный. Он вдохновил меня на новое хобби: стрелять из ружья с балкона. Еще одно преимущество: я был осведомлен о том, что мой наркодиллер, Майк, живет прямо за углом, и я мог прошмыгнуть к нему и убраться оттуда по маленьким местным дорогам. Или он мог бы поставлять всю эту фигню мне.

Там между нами появилось такое доверие, что у меня был ключ от его дома, а у него - дубликат моей банковской карты. Я знал, что он не будет красть у меня, я был слишком хорошим клиентом. Чёрт, он даже помогал мне красить вещи в моем новом доме. У нас была гениальная система, когда он выписывал мне поддельные квитанции на стерео-детали или музыкальное оборудование, или на ремонт или установку несуществующих приборов. С этими квитанциями у меня было хоть какое-то объяснение моих постоянных растрат на наркотики для моих бухгалтеров. Только позже я понял, что все квитанции содержали всегда одну и ту же сумму – триста долларов. Меня не волновало, просекли бухгалтеры или нет. Я жил в постоянной лжи в тот период и едва ли пытался скрыть это.

Мне нужно было несколько дилеров на случай, если у одного из них закончатся запасы. Парень по имени Джош был моим вторым дилером. Он приносил поставки ко мне домой сам или присылал свою жену Иветт. Я стал приятелем для Майка, Джоша и Иветт. Я знал, что они не были тем типом людей, с которыми мне следовало бы зависать, но я так же был уверен, что они принимают мои интересы близко к сердцу. Это была еще одна ложь, которую я говорил себе. Я купил пузатую свинью. И опять же, Хлоя восприняла это спокойно. Но со мной, пребывающем в тумане наркотической вечеринки, дом превратился буквально в свинарник. Я едва-ли замечал, что свинья и собака гадили повсюду. Фактически, я не замечал этого совсем до тех пор, пока один из бухгалтеров не зашел ко мне; вскоре после этого он порекомендовал мне компанию по уборке домов. И я подумал, О, так вот что люди делают - нанимают уборщиков?

Несмотря на свиное дерьмо, мой дом быстро стал регулярным местом для хард-кор вечеринок. Бассейн держался прямо на линии хребта, откуда открывался великолепный вид на долину за Голливудскими холмами. Теперь, когда я покончил с разводом и тусовался ночи напролет в разных ночных клубах ЛА, этот бассейн с сапфирово-голубой водой превращался в бордель. Каким то образом я все еще жил жизнью оборванца из переулка Гарднер: секс, наркотики и, ммм, экскременты. Мило.

Одна из девушек, с которыми я начал тусоваться, была диктором. В ее кабинете были ее фото с Рональдом Рейганом и Джэсси Джэксон. Она повторяла броскую фразу, которой заканчивала все свои выпуски. Годы спустя она получила работу в национальной новостной телесети, и каждый раз, когда я слышал, как она заканчивает эфир этой фразой, картинка на ТВ растворялась, и я видел ее в моем бассейне плавающей голышом на надувном матрасе.

В Голливуде было несколько ведущих клубов —Bordello, Scream, Cathouse, Vodka, Lingerie, Spice. Среди них можно было выбрать клуб для любой ночи на неделе, кроем среды. Я понятия не имею, почему среда была не для выхода. Мне было все равно. По средам – и в неурочные часы на недели – вечеринки устраивались у меня дома. Я играл на контрабасе аккомпанемент Тони Бэнетт на сцене однажды вечером в вип-секции клуба Spice. Я поднялся на сцену и играл на ударных с Перл Джэм, когда они впервые приехали в ЛА, чтобы дать концерт в Cathouse; в ту ночь было выпито много алкоголя, но я думаю, мы играли вместе песню группы Dead Boys.

Я возгордился тем, что случилось в Сиэтле – даже если я немного ревновал, потому что это произошло без меня. Хотя я любил GnR и жил ради них, по мере того, как все пошло под откос, я начал делать очевидное – пытать себя «если бы, да кабы». Что, если я остался бы в Сиэтле? Был бы я в Soundgarden или Mother Love Bone? Сделал бы я запись для Sub Pop, стильного и ставшего внезапно успешным лейбла, созданного Брюсом Пэвиттом, моим старым коллегой из Lake Union Cafe? Я мог бы оставаться по близости от семьи и друзей детства, от людей, по которым я скучал больше и больше по мере того, как здание Guns - моя суррогатная семья – начала разваливаться.

Когда Alice in Chains приехали в ЛА на свое первое шоу – в Palladium как только “Man in the Box” был выпущен как сингл – они попросили меня прийти на шоу и сыграть эту песню с ними. Потрясающе. После их выступления той ночью, я пригласил всю группу и различных прихлебателей ко мне домой на вечеринку. Вечеринка длилась три дня подряд. Другие новости дошли до меня из Сиэтла – неожиданные новости об Эдди. Он очистился по-настоящему. Жизнь забавная штука: с этого момента, я скрывался от него, а не наоборот.

Мой брат Мэтт переехал со мной на Эдвин Драйв, пока проходил практику. Он жил в задней спальне; одна из двух ванных комнат была смежной с его комнатой – один из немногих недостатков этого дома. Он учил каждый день, поэтому приходил домой и ложился спать, пока я отправлялся куда-нибудь, где той ночью была вечеринка – и в конце концов появлялся поздно ночью с компанией людей, желающих продолжить вечеринку. Я установил бильярдный стол и барабанную установку в комнате, примыкающей к комнате Мэтта. Однажды ночью Ларс Ульрих из Металлики зашел ко мне и поднялся в ванну, смежную с комнатой моего брата, не зная, что Мэтт был дома. Ларс вышел и робко обнаружил, что Мэтт сидит на кровати, морщась. Все, что он сказал, было «Э, прости, друг, я только что знатно просрался».