— Разумеется, не забуду, — воскликнул Герсдорф, прощаясь.

Нордгейм позвонил и приказал подать света, потому что начинало уже темнеть. Он уселся за письменный стол и углубился в лежащие перед ним бумаги, вероятно, очень важные, потому что он изучал их очень тщательно. Когда просмотр был закончен, по его губам пробежала улыбка.

— Все в порядке, — думал он. — Это будет блестящая операция! Числа сгруппированы, пожалуй, смело, но они сделают свое дело, и раз Вольфганг утвердит их и прикроет весь расчет своим именем, его примут без затруднений. И этот Рейнсфельд будет благополучно устранен! Я правильно рассчитал, что он не устоит перед приманкой и не откажется от такого места. Нейенфельд достаточно далеко, и Рейнсфельд преспокойно просидит там до конца своих дней… Что такое? Я не принимаю больше сегодня.

Последние слова относились к лакею, который появился в дверях с докладом.

— Приехал господин главный инженер.

Нордгейм быстро поднялся и хотел идти навстречу приехавшему, но тот уже стоял на пороге в дорожном костюме.

— Я удивил тебя своим неожиданным приездом? — спросил он.

— Разумеется! Ты даже не телеграфировал, — ответил Нордгейм, знаком отпуская лакея, а когда тот вышел из комнаты, спросил торопливо и с явным беспокойством: — Что случилось? Что-нибудь на линии?

— Нет, я оставил все в полнейшем порядке.

— Алиса, надеюсь, здорова?

— Совершенно здорова. Вообще тебе не о чем беспокоиться.

— Ну, слава Богу! А я уж думал, не случилось ли чего дурного, что ты так неожиданно приехал. Что же привело тебя сюда так внезапно?

— Дело, которое я считал невозможным уладить письменно, — сказал Вольфганг, кладя шляпу. — Я предпочел приехать к тебе, хотя мое присутствие на линии крайне необходимо.

— Ну, так обсудим его, — ответил Нордгейм, всегда готовый говорить о делах. — Сегодня вечером нам никто не помешает. Но сначала тебе надо отдохнуть. Я сейчас велю приготовить твою комнату…

— Благодарю, — остановил его Эльмгорст. — Я хотел бы сейчас же покончить с этим делом: оно не терпит отлагательства, по крайней мере, для меня. Мы здесь одни?

— Конечно. Но для верности ты можешь запереть на ключ дверь соседней комнаты.

Вольфганг вышел, чтобы запереть дверь. Когда он вернулся и подошел к столу, так что свет лампы упал на его лицо, стало заметно, как он бледен и взволнован.

— У тебя, по-видимому, очень важные новости, — заметил Нордгейм, опускаясь в кресло, — иначе ты едва ли приехал бы сам. Ну-с… Но что же ты не сядешь?

Эльмгорст остался стоять, только оперся рукой о спинку стула. Голос его был спокоен.

— Ты прислал мне счета и оценку работ, которые должны служить основанием расчетов при передаче дороги акционерам.

— Да, ведь я говорил, что избавлю тебя от подробностей, ты и без того слишком занят технической стороной дела. Тебе остается только просмотреть и утвердить счета, потому что за тобой, как за главным инженером, и первое, и последнее слово.

— Я знаю это и вполне осознаю свою ответственность, а потому хочу предложить тебе один вопрос: кто составлял счета?

Нордгейм окинул зятя несколько удивленным взглядом:

— Кто?.. Ну, мои секретари и служащие, которых мы должны были привлечь к делу, как людей компетентных.

— Это незачем объяснять мне! Само собой разумеется, что они работали над данными, которые были им вручены. Но я хотел бы знать, от кого исходят данные, кто именно назначил цены, лежащие в основе расчетов? Не может быть, чтобы это сделал ты: это немыслимо.

— Вот как! Почему, позволь тебя спросить?

— Потому что все счета подложны! — отрезал Вольфганг. — Я увидел это с первого взгляда. Стоимость всех работ определена в сумму, которая почти вдвое превышает действительные расходы. В счет затрат на отчуждение земельных участков внесены статьи, которых на самом деле не было. Препятствиям и катастрофам, с которыми нам приходилось бороться, приданы поистине невероятные размеры, в счет поставлены сотни тысяч там, где в действительности едва ли была употреблена половина этих сумм, — словом, присланная мне оценка превышает подлинную на несколько миллионов.

Нордгейм хмуро выслушал взволнованную речь Эльмгорста, а затем хладнокровно сказал:

— Вольфганг, я, право, тебя не понимаю!

— А я не понимаю твоего письма, в котором ты требуешь от меня, чтобы я утвердил представленные сметы своей подписью. Я думал — здесь просто ошибка, и хотел лично увериться в этом. Надеюсь, ты не скроешь от меня правды.

Нордгейм пожал плечами и ответил прежним равнодушным, спокойным тоном:

— Может быть, ты и прекрасный инженер, Вольфганг, но плохой делец: это сейчас видно. Я надеялся, что мы поймем друг друга без лишних слов, но, оказывается, ошибся. Итак, постараемся сговориться. Не думаешь ли ты, что я хочу передать дорогу с убытком для себя?

— С убытком? Во всяком случае, ты получишь обратно свой капитал с процентами.

— На операцию, которая не приносит выгоды, следует смотреть, как на убыточную. Я никак не думал, чтобы ты был таким новичком в делах и что мне придется еще объяснять тебе азбучные истины. Здесь представляется возможность получить выгоду, и весьма значительную. Дорога все равно, что моя: я был ее творцом, я дал главный капитал, я взял на себя весь риск, а потому ты, конечно, не станешь отрицать мое право продать свою собственность за ту цену, какую я найду нужным назначить.