Его конь, щипавший траву чуть поодаль, беспокойно дернулся. Дени вскочил на ноги. Там стояла Елена, немного запыхавшаяся после стремительного подъема на гору.

– Я заметила тебя на скале, – сказала она. – Я поняла, что это ты. Я была не занята. Я подумала – поднимусь быстренько и посмотрю.

Он бросился к ней почти бегом. Схватил и притянул к себе, уткнувшись лицом в ее шею.

– О Боже! – пробормотал он. – О Господи, ну и дела.

Она слегка отстранилась.

– Что случилось?

– Я ошибался. Знаешь, у короля Ричарда действительно есть хвост. – Он отрывисто рассмеялся.

Ее глаза расширились.

– Ох, нет, я просто пошутил. Пошутил! Но он дьявол. Клянусь. Я видел, как он сегодня впал в безумие.

– Он хотел ранить тебя? – спросила она.

– Ранить меня? Ранить меня? Господи милостивый и всемогущий, я боюсь его до смерти! И в то же самое время я никогда не испытывал такой любви к человеку – нет, не любви, благоговения. Да, именно так. Бывает миг, когда ты чувствуешь, что на свете нет, не было и никогда не будет короля, подобного ему, великого как божество. А в следующую минуту ты теряешь голову от страха перед лицом его очевидного безумия.

Он отпустил девушку и беспомощно посмотрел на нее.

– Ты не понимаешь, о чем я говорю, нет? Господи, я бы хотел бежать отсюда. Но я не могу уехать.

– Нет? – Она заулыбалась.

– Нет. У меня есть друг, человек по имени Артур Хастиндж. Он не захочет бросить крестовый поход, а я не могу бросить друга. Он совершенно слепой. Я не смею бросить его. В любом случае, если бы я так поступил, я никогда не простил бы этого себе.

– О! Мужчина, – глухо сказала она. – Я думала…

– Прости, – сказал он. – Я не имел в виду тебя. Я хотел бы, чтобы так было.

– Ты хотел бы, – топнув ногой, воскликнула Елена. – Ты хотел бы. Ты обращаешься со мной как со шлюхой. Ты используешь меня. Я должна бегать на свидания с тобой потому, что ты хочешь этого. Я ложусь и расставляю ноги и на прощание с благодарностью целую руку. И это все, да? Этого довольно?

– Елена, – сказал он, стараясь сдержаться, – не будем ссориться. Нет причины начинать снова обсуждать все это…

– Нет причины? – возвысила она голос. – Какой причины? Ты любишь мужчину, да? Он лучше меня. Двоих мужчин. Ради мужчины ты готов приехать или уехать, остаться или нет – ради мужчины, мужчины! Женщины тебе недостаточно!

– Заткнись, сука, – рявкнул он.

– Скотина! Животное! – завопила она по-итальянски. Она налетела на него как гарпия [157] . С хриплым визгом она вцепилась ему в волосы, расцарапала лицо ногтями и, наконец, повиснув на нем, впилась зубами в ухо, насквозь прокусив мочку. Он ошеломленно зажал рану рукой, отпихивая девушку другой. Кровь текла сквозь его пальцы…

…и ухо болело невыносимо. Но хуже боли было порочное наслаждение.

Дени вспоминал… Ему было восемь лет…

«Эй, ты, как там тебя, подержи этот моток шерсти… Подойди, дитя, подержи мою скамеечку, мою работу мою иголку…» Там холодные, темные углы залов, где можно спрятаться. Там кухня, жаркая и дымная, точно фреска с изображением ада на стене часовни, но полная сладких утешений. Там надо стоять за спинками кресел, пока не затекут ноги, и быть готовым услужить. Там неожиданные шлепки, которые сыпятся со всех сторон. Там одиночество, утрата теплой постели и материнских объятий. Там запахи и вонь конюшни, готовящейся пищи, мочи и шерсти, сопревшей соломы, которая служит постелью. Закрытые ставни зимой и дымящиеся навозные кучи летом. Там железо, которое надо чистить стертыми пальцами. Сухие травы, аромат которых ласкает… и время от времени небрежные проявления нежности – ничего не стоившие подарки.

Голос капеллана Феликса монотонно гудит над их смиренно опущенными головами:

– Но именно так вы познаете законы рыцарства, пройдя через тяготы жизни в услужении. Ваш день придет, молодые люди, vel qui tibi offemnt hoc sacrificium laudis [158] , именно так вы принесете себя в жертву Божьему умыслу, препоясанные мечом справедливости. Поэтому вы должны научиться смиренно нести службу теперь, чтобы позже вы могли стать строгими, но добрыми господами.

– Его единственный господин – лук, – давясь от смеха, прошептал Бальан. – Старик Луковая Голова.

Дени со страхом поднял глаза на Бальана: тот был старшим из пажей, почти оруженосцем, ему исполнилось тринадцать.

– Что ты смотришь, сопляк? – спросил Бальан. Ужас пронизал Дени, словно стальной клинок.

А вот другое видение: тот вечер, когда в замок Бопро приехал прославленный трувер. Он поет песнь о Журдене де Блеви. Есть в этой песне нечто, пугающее Дени. Он не в силах слушать, но слушает; он зажимает руками уши и вновь слушает; он хочет убежать из комнаты, но не может пошевельнуться. Слезы льются у него из глаз, и он горько плачет, сидя на полу вместе с другими пажами.