Хвосттрубой оказался в незавидном положении проводника и спутника двух созданий, желавших ему и его роду погибели, — ведя их по совершенно незнакомым ему туннелям к тайному центру лабиринта.

Растерзяк, хотя поднялся и смог двигаться, все еще ничем не показывал, что узнает Фритти. Его поведение колебалось между простодушием и неожиданной безумной злобой. Один раз он внезапно повернулся к Фритти, завыв: «Черные ветры, черные ветры!» — и попытался разодрать его могучими когтями. Но после резкого окрика Гнусняка снова съежился и заплакал.

— Не в ссебе, не в ссебе, — лепетал Гнусняк. — А когда-то, знаешшь ли, был таким важжным начальником…

Когда прошли чуть подальше — Хвосттрубой полагался на мгновенные изменения в температуре и давлении воздуха, чтобы вести в нужном, как ему казалось, направлении, — он набрался мужества, чтобы кое-что выжать из столь мало приятного Гнусняка.

— Ну так как идет «окончательная подготовка», а? Вообще-то я боюсь вмешиваться в такие… мрр… скажем, чересчур важные дела, что творятся наверху… на поверхности.

— Многого-то никто не скажжет бедному старому Гнуссняку, — пожаловался Клыкостраж, — но зато я многое сслышшу. Величайшшие передвижжения, величайшшая тревога… Я недавно слышшал, как двое наших шшептались, что скоро поверхноссть рухнет.

Поверхность… рухнет? Фритти это очень не понравилось. Вот-вот случится что-то ужасное, непостижимое, а по всей видимости, только он да горсточка заикающихся Рикчикчиков — единственные, кто мог бы хоть что-то против этого предпринять.

«Нет, — подумал Хвосттрубой, поправляя сам себя, — я ничего не могу сделать, разве что найти своих друзей и, вероятно, умереть с ними вместе».

Теперь, когда весь Закот начеку, бежать — маловероятно и для одного, не говоря уж о троих или четверых. Прощай, отдаленная надежда, и сама по себе незначительная, а в придачу — возложенная на спинки скачущих белок и на пресыщенный, равнодушный Двор.

— Звездномордыш! Ползучий, скрытный звездномордыш! Сердце из него вырву! — Завывая, Растерзяк остановился, из стороны в сторону мотая черной мордой.

Фритти, вздрогнув, понял, что хотя Растерзяк и безумен, а Гнусняк слеп, у него все же есть на лбу белая звездочка; внизу его легко опознают более проницательные обитатели Холма. Пока Гнусняк унимал разъяренного Растерзяка, он опустил голову и выпачкал лоб в пыли. Поморгав, чтобы стряхнуть с морды грязь, выпрямился.

«Надеюсь, это ее прикроет, — подумал он, — или по крайней мере достаточно замажет, чтобы не бросалась в глаза. Я ни за что не сойду за Когтестража, а вот за безымянного раба — пожалуй».

Бесшерстный снова подтолкнул Растерзяка вперед, и хотя Коготь издал странное поскуливание, некоторое время он больше не мешал идти.

Хвосттрубоево чувство направления, казалось, срабатывало. Он уже замечал признаки возрастающего оживления в проходах, по которым они шли, — более сильные и свежие запахи доносились из боковых ходов. Фритти стал подумывать, как бы найти своих пленных друзей. Он знал, что может быстро и безопасно передвигаться только по этим внешним, в большинстве своем заброшенным, неглавным ходам; как только он попадет в оживленный центр Холма, вся игра его станет бесполезной.

Внезапно из-за поворота тропы донеслись звуки резких голосов. Растерзяк — словно нарочно — избрал именно этот миг, чтобы улечься, вытянув поперек туннеля свое огромное тело с пятнистым брюхом. Хвосттрубой в испуге огляделся — и далеко не сразу приметил крохотное углубление в стене, мимо которой они шли. Эхо скрипучего, прерывистого смеха рокотало в проходе, когда он отпрыгнул и забился в небольшое пространство, в расщелину — и очень тесную. Услышал, как смех прекратился и приблизились тяжелые шаги. Раздались слова — безошибочно опознаваемый рычащий говор Когтестражей:

— Это еще что? Что эта кучища незарытой мррязи делает на дороге?

Послышался взрыв грубого хохота, и другой, столь же неприятный голос сказал:

— Тут явно кто-то, с кого бы надо содрать шкуру, клянусь Великим! Кто там, а ну отвечай!

Гнусняк удрученно заговорил:

— Пожжалуйста, госспода! Не обижжайте! Как видите, я — в обществе двух вессьма уважжаемых членов вашшего братства! Сскажжи им, Проходччик!

— Двоих?! — рассмеялся первый Коготь. — Я вижу только одного, и на вид это большая вспухшая развалина! А ты что видишь, Вонзяк?

— В точности то же. Никуда не годный чурбан и маленькая, извивающаяся слепая моль. Если я не разучился считать, Гнилозуб, так тут только двое. Эта Писклюшка врет нам!

Гнусняк захныкал от страха, и Фритти услышал — двое Когтестражей придвинулись ближе.

— Врать стражам при исполнении обязанностей, на высочайшей службе! По мне, так разорвем его за это, как по-твоему?

— Проходччик! Сспаси меня! Сспаси насс! — истерически завизжал Клыкостраж, и Фритти, скрючившись в своей неглубокой нише, затаил дыхание.