Шрифт:
До начала июля 1918 года комендантом Дома особого назначения был чекист Авдеев. Однако 4 июля его сменил старый большевик-подпольщик Юровский, член коллегии областной ЧК. С приходом нового коменданта режим стал строже, на окнах были сделаны решетки, переписка и передачи прекращены. Дом охранял отряд, состоявший из 50 человек. Это были уральские рабочие и латышские стрелки.
Внутрь Дома особого назначения вход кому бы то ни было, кроме коменданта и его помощника, был запрещен. Никулин в беседе со мной рассказал, что обитатели дома вели себя спокойно. Главное влияние на всех имела царица, женщина властная и высокомерная. Николай II вел себя инертно. Он никогда не читал газет. Единственным, кто читал газету «Уральский рабочий», доставляемую в Дом особого назначения, был сын царя, Алексей, страдавший гемофилией. Со всеми ходатайствами от имени царской семьи выступал лейб-медик Боткин. По свидетельству Родзинского, Уральский Совет предлагал слугам и доктору покинуть Дом особого назначения, однако все они заявили, что «готовы разделить судьбу семьи».
Между тем судьба Романовых продолжала быть предметом обсуждения в Президиуме ВЦИКа. Президиум склонялся якобы к тому, чтобы провести над Романовыми открытый суд. Обвинителем назначили Троцкого. Это подтверждают в своих воспоминаниях Никулин, Родзинский и Медведев. Больше того, старший Медведев в своих воспоминаниях ссылается на разговор, состоявшийся между Лениным и Свердловым по поводу судьбы Романовых: «Именно всероссийский суд, — доказывал Ленин Свердлову, — с публикацией во всех газетах. Подсчитать, какой людской и материальный ущерб самодержец нанес стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в «доброго» батюшку-царя? Не только, дорогой Яков Михайлович! Давно ли питерский рабочий шел к Зимнему с хоругвями? Всего ка- ких-нибудь 13 лет назад! Вот эту-то непостижимую «расей- скую» доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым».
Медведев пишет, что об этом разговоре он узнал 16 июля 1918 года, когда в помещении Уральской областной ЧК с участием членов Областного Совета Урала Белобородова, Сафарова, Войкова, Лукоянова обсуждался вопрос о расстреле семьи Романовых. Рассказывал Голощекин, недавно вернувшийся из Москвы.
В книгах и воспоминаниях тех, кто имел отношение к расстрелу, утверждается, что письменной санкции из Москвы получено не было. Уральский областной Совет решил этот вопрос самостоятельно. К Екатеринбургу быстро подходил мятежный чехословацкий корпус. Но в то же время говорится, что Филипп Голощекин постоянно советовался с Москвой о судьбе Романовых. Примерно числа 10-го июля уже было решение на тот случай, если бы оставление Екатеринбурга стало неизбежным. Ведь только этим и можно объяснить, что казнь без суда была дотянута до 16 июля. «Мне Филипп (Голощекин) — вспоминает Юровский, — примерно 10—11 июля сказал, что Николая нужно будет ликвидировать, что к этому надо будет готовиться».
Интересен и следующий эпизод. Чекисты решили выяснить настроения Романовых. В конце июня император тайно, через солдат охраны, получил два письма на французском языке, написанных красными чернилами. В них сообщалось о положении на фронте и говорилось о том, что вскоре царя ждет освобождение. В связи с этим Николай записал в своем дневнике: «Провели тревожную ночь и бодрствовали одетые. Все это произошло оттого, что на днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми!»
15 мая 1964 года Родзинский в беседе со мной рассказал, что оба письма, адресованные Николаю, написал он сам. Французский текст диктовал ему член коллегии ЧК Войков, впоследствии советский дипломат, убитый в Польше.
Итак, по плану, ровно в полночь во двор особняка должен был приехать на грузовике (для вывоза казненных) рабочий
Верх-Исетского завода Петр Ермаков. Однако машина пришла с опозданием на полтора часа. Обитатели дома спали. Когда приехал грузовик, комендант разбудил доктора Боткина. В связи с тем, сказали ему, что в городе неспокойно, необходимо перевести всех из верхнего этажа в нижний (полуподвал). Боткин отправился будить царскую семью и всех остальных, а комендант собрал отряд из 12 человек, который должен был привести приговор в исполнение.
Примерно в два часа ночи исполнители собрались в нижней комнате. Юровский свел по лестнице царскую семью в комнату, предназначенную для расстрела. Романовы ни о чем не догадывались. Николай нес на руках сына Алексея, который незадолго перед этим повредил ногу и не мог ходить. Остальные несли с собой подушки и разные мелкие вещи.
Войдя в пустую нижнюю комнату, Александра спросила:
— Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?
Комендант приказал внести два стула. Николай посадил
на один из них сына. На другой, подложив подушку, села царица. Остальным комендант приказал встать в ряд. В комнате было полутемно. Светила одна маленькая лампа. Когда все были в сборе, в комнату вошли остальные люди из команды.
— Ваши родственники в Европе, — сказал Юровский, обращаясь к Николаю, — продолжают наступление на Советскую Россию. Исполком Уральского Совета постановил вас расстрелять!
После этих слов Николай оглянулся на семью и растерянно спросил:
— Что, что?
Несколько секунд продолжалось замешательство, послышались несвязные восклицания, затем команда открыла огонь. Стрельба продолжалась несколько минут и шла беспорядочно, причем в маленьком помещении пули летели рикошетом от каменных стен. Некоторые из участников казни стреляли через порог комнаты. Юровский утверждает, что в царя стрелял он сам, то же подтвердили и свидетели на следствии у колчаковцев: «Царя убил комендант Юровский...»