Шрифт:
Здесь жили и столыпинские переселенцы. Один из них — древний старец — был удивительно откровенен, говорил, что думал, впрямь по Салтыкову-Щедрину: «обнаглел народишко, говорит, что думает».
— Царь — умница, денег не жалел, чтобы русская речь звучала на этих берегах, а этот недоумок...
И дед сразу же устанавливал грешно-матерную связь со всеми нынешними дураками-начальниками. Я спросил:
— Ну, а что вы помните о столыпинской реформе?
— Что помню? Да то, что умнее царя и Столыпина никого не было. И добрее и щедрее. Жили мы на Украине, земли мало, отец и решился на переселение. Приплыли сюда на пароходе из Одессы. Во Владивостоке встретил нас вице-губер- натор. Пашите, говорит, земли, сколько вспашете, скотины держите, сколько можете, леса рубите, сколько нужно. Нам, говорит, по сердцу богатый мужик. А власти гарантируют вам закупку хлеба, мяса, рыбы, пушнины в любых количествах. О сбыте не думайте, рядом — Китай, Корея. Купцы все продадут. Накормили Европу, накормим и китайцев. Богатейте, меньше пьянствуйте, больше работайте, Богу молитесь!
Вот так, дорогие мои современники, встречали переселенцев при Столыпине. Каждой семье переселенца бесплатно дали лошадь, корову, ружье, топоры, пилы и еще что-то. Налогов не брали, более того, несколько лет казна платила 10 рублей главе семьи, по 3 рубля — иждивенцам. А Россия — и при Горбачеве, и при Ельцине — все искала аграрную программу. Вот она! Это и есть самая полновесная экономическая программа для любого правительства. Осуществи ее — и Сибирь с Дальним Востоком запоют новые песни. И поднимется Россия!
— Господи, — перекрестился дед. — Какое время было! На дворе четыре лошади, восемь коров, свиней штук двадцать, кур, гусей, уток — не считано. А какой дом отмахали! А сколько рыбы пересолили, перекоптили! Какие магазины во Владивостоке были! Вспомнить — как во сне...
Как во сне. А дед говорил словно кнутом хлестал. Вот этот «сон» и не дает мне покоя. Обращаясь к событиям тех времен, я хочу понять, почему Россия, да что там лукавить, и сам народ России не захотел вырваться из тисков общины, которая веками держала крестьянина в неволе, формируя ущербную психологию раба при господине.
Я не собираюсь писать подробную историю столыпинских лет. Хочу лишь напомнить о тех проблемах, которые и сейчас во весь рост стоят перед страной, на переломе столетий. Особенно и, прежде всего, об аграрной проблеме.
Что же, собственно, хотел переделать Столыпин? Что же видел такое, что обрекало Россию на отсталость и гибелью грозило, о чем он, будучи великим прозорливцем, предупреждал и предостерегал народы Российской империи? И почему, наконец, идея свободного хозяина так и не привилась на российской земле?
Начать с того, что Россию всегда тянуло к Западу. Но, сколько ни старались, все понапрасну. Из нищеты так и не выбрались, работать так и не научились, за что и платим до сих пор непомерными страданиями народа. «Европеизация» всегда получалась какая-то безногая, молью траченная, «патриотами» заплеванная да ворьем нашпигованная. Россия, в основном, эпигонствовала, но в то же время многое переделывала на свой лад и, надо сказать, добивалась своего: кое- что проходило удачно, хотя и супротив здравого смысла, но зато по-русски — за счет деспотических, произвольных действий. А нищету, лень и разгильдяйство мы любили и любим объяснять «таинственными», до сих пор «неразгаданными» особенностями русского характера, присущими исключительно «возвышенной русской душе».
Возник даже особый вид политического куража: лень и пьянь да еще бессмысленная удаль — это, мол, и есть то самое, что создает истинную Россию, ее особую стать, ее очарование, ее поэтическую ширь. А что касается нищеты и бесправия, так без этих мытарств и не было бы вроде истинно русского человека. Он ведь любит страдать и плакать о своей горькой судьбе, причем не между делом и не только после бутылки самогона, а в качестве основного и, надо сказать, волнующего занятия.
Наши классики любили свой народ, но «странною любовью». У Пушкина народ безмолвствует. У Достоевского — богохульничает и шизеет, у Толстого зверствует на войне и лжет в миру, у Чехова — валяется в грязи и хнычет, у Есенина — тоскует, у Горького — перековывается в революционной борьбе, затем в ГУЛАГе, у Булгакова — «шариковст- вует», пытаясь вылюдиться, у Шолохова — самоедствует и бандитствует, у Солженицына — рабствует, у Венедикта Ерофеева — алкашничает, пьет денатуратный коктейль под названием «слеза комсомолки», зато закусывает «трансцендентально». Раньше всех об этом сказал Пушкин: «На всех стихиях человек // Тиран, предатель или узник».
«Вольница» гуляла по России, никак не желавшая возвыситься свободой. Почему? Да потому, что «вольница» всегда была уделом пьяниц и бездельников, она устроила несколько смут и кровопролитий, с глубокого похмелья постоянно предавала Россию, играя с нечистой силой в «подкидного дурака», а потом, в октябре 1917 года, привела на российский трон откровенных уголовников.
Судя по делам Столыпина, он жизнь свою положил на то, чтобы русский мужик стал хозяином, чтобы и свинья «глядела дворянином». Ан нет. Убили. И Александра II убили за его великие реформы и отмену крепостничества. И Николая II закопали в болоте за экономическое «русское чудо» начала века.
У Николая II было два великих премьера: Витте и Столыпин. Витте провел денежную реформу, на золотом рубле взлетела экономика России — ив промышленности, и в сельском хозяйстве. Умный, образованный, ловкий, хитрый, он завершил свою жизнь блестящими мемуарами. По мнению современников, Витте по интеллекту был на порядок выше всех, окружавших царя, включая и Столыпина. Зато Столыпин обладал железной политической волей, направляя ее на праведные дела. Он стремился сделать человека гражданином и хозяином. К сожалению, ему не всегда доставало душевной тонкости и такта. Возможно, он слишком доверился некоторым странным суждениям Достоевского и попал под влияние гаденькой моды начала века — антисемитизма. Я бы не исключал и влияния настроений императора Николая II, который тоже порой не выдерживал давления охотнорядцев.