Я не совсем понимаю, — произнес граф, — зачем Уолтингем хочет увидеть вас?

Он… он хочет сделать мне предложение… и он уже договорился насчет женитьбы… Договорился с моим отчимом.

Граф в удивлении смотрел на девушку. Ничего подобного ему и в голову не приходило.

Но ведь Уолтингем слишком стар для вас!

Он… он старик… и я ненавижу его! — воскликнула Донелла. — Все, что с ним связано… вызывает во мне… отвращение… Но мой отчим уважает его и… и хочет заставить меня выйти за него.

Девушка начала лихорадочно озираться, словно ища путь к спасению.

Мне нужно уехать… уехать немедленно. О, пожалуйста… пожалуйста, скажи, куда мне уехать?

Граф крепче прижал ее к себе.

Никуда ты не уедешь, — произнес он, — и прятаться тебе тоже незачем. Когда Уолтингем вернется, я сам с ним разберусь.

Ты не понимаешь, — возразила Донелла. — Мой отчим… и моя мать, она всегда слушается отчима… уже дали свое согласие на наш брак. Они мои опекуны… и я ничего не могла поделать… только убежать.

У тебя есть очень простой выход, — успокоил ее граф. — Когда Уолтингем вернется, я скажу ему, что ты выходишь за меня.

Казалось, на лице Донеллы остались одни глаза.

Ты… ты просишь меня… выйти за тебя замуж? — прошептала она.

Нет, не прошу, — ответил граф. — Я просто сообщаю тебе, что мы поженимся, потому что любим друг друга.

Но ты же никогда… не был женат… и ничего обо мне не знаешь…

Я знаю, что люблю тебя, — произнес граф. — Когда я пришел в твою спальню, чтобы поцеловать тебя, а ты отослала меня прочь, я понял, что мне не будет покоя, пока ты не станешь моей.

Донелла спрятала лицо у него на груди.

Но тогда ты совсем не думал о… женитьбе, — пробормотала она.

Это так, — согласился граф, — но я хотел тебя, как никакую другую женщину. Если ты не выйдешь за меня, я буду искалечен больше, чем если бы Фолкнер с подручным добились своего.

Я не могу представить ничего более прекрасного… более великолепного, чем быть твоей женой, — призналась Донелла. — Но ты представь… Если ты узнаешь меня лучше, и я наскучу тебе… или ты пожалеешь, что не женился на ком-нибудь другом…

Руки графа сжали ее еще крепче.

Ни одной женщине я не предлагал руки и сердца, — произнес он, — и я не могу представить ничего хуже твоего отказа.

Я… люблю тебя, — прошептала Донелла, — люблю всем сердцем и душой. Может быть, после… свадьбы… я смогу заботиться о тебе… чтобы тебе никогда больше ничего не угрожало.

Граф мягко рассмеялся.

А я-то думал, что это мне предстоит заботиться о тебе, моя драгоценная. Во всяком случае, об одном я точно позабочусь — ты больше не попадешь к таким людям, как Бэзил Бэнкс, и на холостяцкие вечеринки вроде тех, которые задает этот беспутный граф Хантингфордский.

Говоря это, он казался таким счастливым, что Донелла улыбнулась в ответ и спросила:

А в будущем этот граф не станет давать такие вечеринки… и не будет оставлять жену дома?

Никаких вечеринок, никаких приемов, — пообещал граф, — кроме самых респектабельных, на которых моя дорогая жена будет блистать как луч солнца или, точнее, как звезда, которую искал в небе твой отец.

Голос графа стал глубже, и он продолжил:

Ты — моя звезда. Господь послал тебя мне, чтобы ты вела и вдохновляла меня, и я не смогу жить без тебя.

Не ожидая ответа Донеллы, он снова поцеловал ее, и целовал до тех пор, пока солнечный свет не облек их золотым сиянием и не унес в небо.

Донелла чувствовала, что ее сердце поет вместе с ангелами, и знала, что Бог не подвел ее.

Она молилась о любви — настоящей любви, такой, какая была у ее родителей, — и Господь послал ей такую любовь.

С годами это чувство будет становиться все крепче и не иссякнет вовек.

Это любовь, которую посылает Бог и которая есть Бог, и избежать которой невозможно.