— Вы еще скажите, — фыркнула я, — что, как только они закончили перетаскивать сокровища в тайник, у входа в бухту нарисовалась испанская армада.

— Нет-нет. Прятать добычу господам флибустьерам не помешал никто. Флот же — причем не испанский, а британский, занимавшийся согласно договору с испанским правительством отловом расплодившихся пиратов, — поджидал мсье Белафонте у берегов Коста-Рики, куда он отправился сразу после Кокоса. Не знаю, открыл ли Альфонс-Александр бывшим сотоварищам по «Юнион Джеку» свое истинное лицо или нет, — доподлинно известно, что на приговоре королевского суда сие не сказалось.

— Его расстреляли?

— Повесили, — сухо сказал вампир. — Расстрел, да будет вам известно, это в некотором роде честь, которую еще нужно заслужить. Личности же, подобные мсье Альфонсу, по мнению британского военно-морского устава, вполне могли удовольствоваться пеньковой веревкой и нока-реем.

— Наиболее же престижным видом казни, — подхватил Ханко, — числилось усекновение головы мечом. Здоровенным таким двуручником... впрочем, этой, как вы, граф, правильно заметили, чести удостаивались исключительно дворяне, да и то не всегда.

— И впрямь, новость, — медленно произнесла я. — Для меня. Жаль, право, что об этом также не знали бедолаги на обочинах мексиканских дорог — мне частенько доводилось натыкаться на них. А уж те из них, кого удостоили удара мачете по голове... знаешь, любимый, хороший удар мачете способен раскроить череп ничуть не хуже твоего двуручника.

— Знаю, — мрачно сказал мой муж. — В шестьдесят третьем... ну да, второго июля... на одном Маленьком Круглом Холме я так лихо размахнулся «Спрингфилдом», что в щепки разлетелся не только приклад, но и ложа [10] .

— А что стало с головой мятежника, на которого ты замахнулся?

— Ничего! — еще более угрюмо сказал Крис. — Я промазал и попал по стволу дуба. А реба заколол парень, бежавший следом за мной.

— Второе июля 1863-го, — задумчиво повторил Рысьев. — Да... я помню тот бой, Крис. Правда, я наблюдал за ним с другой стороны...

— Вы что, сражались в рядах мятежников?!

— Боже упаси! Я всего лишь изображал мирного репортера при штабе Ли.

— И как вам понравилось шоу?

— Ну, — начал Рысьев, — по сравнению с Бородином и Лейпцигом...

— Стоп-стоп-стоп! — вмешалась я. То, что двое ветеранов любой войны способны предаваться воспоминаниям о-очень долго, — истина столь же непреложная, как падающий сверху вниз дождь. — Давайте вы насладитесь громами былых битв как-нибудь в другой раз. Сейчас мне все же хотелось бы дослушать окончание истории Грэхема-Белафонте.

— Собственно, — моргнул Николай, — история Грэхема-Белафонте, равно как и большей части его команды, закончилась, как я уже сказал, в пеньковых петлях. А нежданно явившееся миру в пятьдесят третьем продолжение возникло благодаря некоей Мэри Уэлч.

— У парня, который выдумывал эти истории, явно было туго с фантазией по части имен персонажей, — ехидно заметил Крис. — Сначала два Диего, теперь вот вторая Мери.

— А кто, — спросила я, — была первая?

— Шхуна Томпсона называлась «Мери Диар».

— Точно.

— Оная Мери Уэлч, — продолжил вампир, — претендовала не более не менее как на звание дамы сердца Белафонте, а также, — очередная многозначительная пауза, — на обладание некоей картой, переданной ей возлюбленным незадолго до казни. Полагаю, нет нужды объяснять, что именно было изображено на этой карте.

— Пояснить нужно бы другое. — Крис закончил стачивать ногти на правой руке и принялся за изучение левой. — Почему за тридцать с хвостиком лет мисс — ведь она все еще оставалась мисс? — Уэлч так и не удосужилась сплавать за вышеупомянутыми сокровищами десяток-другой раз?

— Объяснение сей загадки крайне просто, — улыбнулся Рысьев. — На каторге, я, к сожалению, не припомню, австралийской или тасманийской, весьма плохо обстояло дело с организацией морских круизов — за исключением тех, которые обеспечивала британская Фемида.

— Довольно, граф, не томите! — Я постаралась изобразить свою лучшую умильную улыбку, но добилась в итоге лишь дежурного хмыканья от мужа. — Они нашли клад?

— Нет, конечно же, — сказал вампир. — По прибытии на остров оказалось, что за три десятка лет все на нем изменилось до неузнаваемости, так что карта Грэхема-Белафонте оказалась ничего не стоящим клочком бумаги. Впрочем, — быстро поправился русский, — на самом деле вовсе не таким уж никчемным, ибо даже после неудачного возвращения Мери сумела весьма выгодно продать его... некоему Антуану Гроше.