– Чтоб знала! – бросил мне сержант, вываливаясь из моей камеры, и в мгновение ока запер дверь на засов. Тут боль охватила меня, и, упав на колени, я услышала шум потасовки в соседней камере, а потом мерное «вжих-вжих» – звук ударов, наносимых дубинкой, вопли Бузуку и ругань переводящего дыхание сержанта. И наконец наступила тишина.

Когда стемнело, сержант ушел. Долгое время я выжидала и наконец прошептала:

– Бузуку… Бузуку… вы тут? Как вы?

Я услышала, как он тихонько застонал и перебрался поближе к переднему углу камеры.

– Могло быть и хуже, – проговорил он с расстановкой. – Ты знаешь, тут важно исхитриться забиться в угол, так чтобы замахнуться на тебя как следует было нелегко, закрывать голову и лицо руками и орать, как сумасшедший, чтобы им казалось, что они тебя чуть не до полусмерти избивают. Тогда они скоро умерят пыл. – Он помолчал, а потом добавил: – А теперь нам действительно нужно поговорить.

– Да-да, простите меня. Я не думала.

– Ничего, – сказал он, – но тебе пора разобраться в здешних порядках. Сержант, конечно же, знал с самого начала, что я тебя подкармливаю.

– Но как заключенные могут сами добывать себе пропитание?

– Никак не могут, – рассмеялся он. – Здесь все устроено по старинке: родные или друзья приносят заключенным еду, а если не приносят – те умирают с голоду, а тело тюремщики выбрасывают прямо на дорогу. С какой стати сержанту кормить тут нас с тобой на дармовщину?

– Так значит, мальчишки, которые к вам приходят, ваши родственники?

– Родственники? – Бузуку снова рассмеялся. – Ну да, можно и так сказать. Они на меня работают.

– Работают на вас?

– Ну, на самом деле, на нас. На нас с нашим славным сержантом.

– На вас с сержантом? Вы с ним вместе работаете? Вы, что ли, какой-нибудь… какой-нибудь чиновник?

Бузуку сначала расхохотался, но потом осекся.

– Нет, все наоборот. Как бы это сказать… видишь ли, сержант – ворюга, мы с ним вместе воруем, ну или, скорее, воровали, до тех пор, пока между нами не возникла небольшая размолвка, как это всегда случается у воров. Не поделили украденное, понимаешь? У меня же все эти мальчишки, которых нужно кормить.

– Но где же их семьи? Где их родители?

– Нет у них родителей, никого у них нет. Они все сироты. Их родители умерли или никогда о них не заботились и бросили их на произвол судьбы. Вот я и прибираю их к рукам, обучаю их.

– Обучаете их… воровать?

– Во всяком случае, на еду им хватает, – обиженно ответил он. И быстро добавил: – А теперь нам нужно придумать, как прокормить тебя. Вообще-то, если у заключенного нет никого, кто бы его кормил, он может покупать еду у сержанта, конечно, раз в десять дороже, чем эта еда на самом деле стоит.

– Но у меня нет денег.

– Да я уж давно это понял, – сказал он быстро. – Тогда единственный выход, чтобы они разрешили тебе чем-нибудь зарабатывать. Я подозреваю, что сержант именно на это и надеется и потому решил сегодня ясно дать тебе это понять. Для того-то он и ушел, чтобы мы с тобой могли это обсудить.

– Но я вовсе не возражаю: я много работала, когда была маленькой.

– Что за работа у сержанта на уме, тебе, возможно, и в голову не придет… ты с ним поосторожней. Попробуй для начала поговорить с капитаном.

– Но я теперь его еще неделю не увижу.

Тут на крыльце послышался какой-то шум.

– Помни, что ты должна делать вид, что голодна, – загадочно прошептал Бузуку. Сержант вернулся.

Катрин и все мои странствия научили меня обходиться без пищи много дней подряд и даже не замечать голода, но я понимала, что целая неделя без еды серьезно подорвет мои силы. А еще я боялась за Вечного. Однако у меня не было выбора, и я приготовилась к длительной голодовке, стараясь не замечать запаха еды, которую приносили Бузуку.

Очень поздно ночью после второго дня голодовки я внезапно проснулась. Вечный зарычал, а ведь за все эти недели он не издал ни единого звука. Потом я услышала, как что-то упало, и вслед за этим послышался топот маленьких, быстро убегающих ног. Через несколько минут около отверстия в стене послышалась какая-то возня. Я подползла поближе и посмотрела в дыру.

Вечный носом проталкивал мне через нее сверточек, завернутый в свежие зеленые листья. Внутри были рисовая лепешка с орехами и изюмом. Мы жадно ее проглотили, и я выбросила листья в канаву у стены. То же самое повторялось ночь за ночью, а днем я старалась лежать без движения на полу, как будто совсем обессилела от голода. Сержант продолжал выжидательно за мной наблюдать.