–  Навались ... сынки! ...!!! За Веру, ... Царя и Отечество ...!!!! ....!!!!! ******!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Так виртуозно ругаться на корабле умел только великолепный Вздеев. Мичман обернулся и почувствовал, что волосы под фуражкой становятся дыбом. Вздеев с минерами снял передний минный аппарат и перетащил его в нос. Огромный трюмный матрос Ититькин, погнувший лбом все комминксы на корабле, крякнув, поднял аппарат на плечо. Вздеев нечеловеческим усилиев взвел выбрасывающую пружину и прицелился, водя миной за хвост. «Ибука» был в трех кабельтовых, когда минер выдернул стопор винта, одновременно спуская пружину.

–  Ин-нах!!!
– проводил он мину. Мощная резинка раскрутила винт до бешеной скорости и мина, хищно поблескивая в волнах, понеслась навстречу «Ибуки». Японец слишком поздно понял, в какую ловушку попал и отвернул направо от «Бесстыжего», подставив борт под залп носового орудия и пятиствольных полуторадюймовых пушек. Окутавшийся паром, «Ибука» постепенно терял ход, описывая циркуляцию.

–  Второй готов, - невозмутимо заметил лейтенант.

Три других миноносца проскочили мимо русского и, развернувшись, постепенно начали его догонять.

–  Владимир Петрович, - донесся из трубы голос Абасраки, - вторая кочегарка повреждена осколками, больше восемнадцати узлов я дать не могу! Совсем не могу! Я и восемнадцать-то давать не должен, просто хочу показать, что может сделать один ...грек, если этот грек знает, к чему приложить руки!

«Экасука», вырвавшись вперед, осыпал русский миноносец снарядами из носового орудия, «Бесстыжий» огрызался из кормовой пятистволки. Командир смерил расстояние до японца: три кабельтова. Нехорошая улыбка заиграла у него на губах. «Бесстыжий» постепенно терял ход. Вской наклонился с мостика и крикнул старшему офицеру:

–  Зигфрид Гуннарович, будьте любезны, пришлите на мостик Ыуынна с винтовкой. Да, камчадала. Побыстрее, пожалуйста.

Ыуынн, камчадал, как легко догадаться, с Камчатки, славился среди команды феноменальной меткостью (на спор делал из винтовки чаек-самцов на всю жизнь несчастными) и полной неспособностью делать что-нибудь еще, кроме этого. Поэтому в бою его обязанностью было сторожить с винтовкой якорь, чтобы кто-нибудь не украл. Винтовка у него всегда была в полном порядке. На мостик он прибыл почти мгновенно и попытался встать по стойке смирно.

–  Вольно, голубчик. Видишь вон тот миноносец?

Ыуынн кивнул. «Экасука» был уже в трех кабельтовых и не стрелял, видимо собираясь захватить русский миноносец

–  Видишь у него на мачте белая такая тряпка с красным кругом? А отстрели-ка мне ее.

Ыуынн вскинул винтовку к плечу и, казалось бы не целясь, выстрелил. Флаг на «Экасука» сорвало и понесло ветром. Лейтенант схватил за лапы сидевшего под компасом альбатроса и поднял его так, чтобы ошалевшая птица увидела летящий флаг.

–  Видишь тряпку, ты, баклан-переросток? Давай, поступай с ней в меру собственной испорченности, - крикнул Вской и придал альбатросу мощный испульс в сторону мечущегося на ветру японского знамени.

Озверевший от всего этого безобразия альбатрос догнал священный символ Ямато и моментально сожрал прямо в воздухе. «Экасука» была уже в полутора кабельтовых, так что можно было различить лица японцев. С каким-то отстраненным интересом мичман наблюдал, как японские офицеры уселись на палубу, сняли кителя и стали обматывать бумагой лезвия кортиков.

–  Это их отвлечет на некоторое время, - прокомментировал Вской, - Абасраки, как русский грека тебя прошу, дай хотя бы двенадцать узлов!

–  А где я пар возьму, лейтенант? Где Абасраки таки возьмет пар?

–  ДОСТАНЬ!

–  ЕСТЬ!

Израненный «Бесстыжий» постепенно набирал ход, но «Покемон» и «Ниибака» уже поравнялись с ним. Офицер на «Покемоне» что-то прокричал в рупор.

–  Мичман, Вы, говорят, Японией увлекаетесь?
– спросил командир, - Что он нам там орет?

–  Он требует отдать якорь и заглушить машину, - перевел Ецкий-третий, гордясь своей нужностью.

Командир кинул взгляд на два абсолютно неповрежденных японских миноносца, а потом посмотрел на свой изрешеченный корабль.

–  Ну что же, придется подчиниться.
– кивнул он.

Свет померк в глазах у мичмана. Его командир, его герой, собирался сдать корабль врагу! Плен, позор! В первом же походе? Как он теперь посмотрит в глаза своему отцу, капитану первого ранга Ецкому-второму? А маме? А дедушке, адмиралу Ецкову-первому? А Вареньке, Катеньке, Машеньке, Оленьке и Верочке? Особенно Машеньке и Оленьке, ведь одна из них, почти определенно, его невеста, правда он пока еще не разобрался, кто именно? Ужасаясь самому себе, мичман принял решение: сейчас он застрелит этого предателя, которому он так верил, а потом застрелится сам. Расстегивая негнущимися пальцами кобуру, он сквозь слезы услышал голос Вскова: