Жру… лучезарку… пятый год… Вот только знать бы, жру или нет! И что все то новое и замечательное, что теперь есть в моей жизни — включая более чем экзотическую профессию, — было в ней и прежде. Вчера, позавчера и год назад. Но если было… если вправду было… И если я лопал противоядие, а потом яд — изо дня в день, из года в год… то как оно мне еще не надоело?!

— Все, пошел, — прошипел Андрей и толкнул меня между лопаток. Его дружок и амбалы, видя неладное, смотрели на меня предупреждающе. Они явно не собирались срывать сделку из-за истерики поделыцика. А это значит, что…

Что мне делать-то теперь?!

— У нас мало времени, — недовольно повторил карниолец. Дружок Андрея кашлянул. Амбал с саквояжем погладил ствол пистолета. Мне хотелось домой, к Машке, к моему магазинчику, к белому постельному белью и бурундуку Витьке. Но из всего перечисленного доступен был только бурундук. Он сидел на задних лапках и двигал носиком, являя активное сочувствие, но не более того. Черт, что вообще делают в таких ситуациях?! Я же никогда ни во что подобное не вляпывался, никогда! Захотелось, блин, новенького… Верните мне хорошо забытое старенькое!

“Изо — дня — в — день, — продекламировал темилец из бара в моей очумевшей голове. — Все то же. Ничего нового. Это же счастье. Это счастье. Ничего нового. Это хорошо”.

Ничего нового, говоришь? То есть по-старому, да? Как уже бывало… изо дня в день,

— Значит, “Пестория нежная”, — сказал я, беря зеленую баночку. — Она превосходна. Приятный вкус, полуторачасовые судороги и в финале сердечный спазм. Вы видели когда-нибудь ее действие? — Последний вопрос я задал карни-ольцу, забраковавшему мои пуговицы, однако же, как выяснилось, не побрезговавшему моим бурундучком. Тот моргнул всеми пятью глазами и ответил:

— Ну, видел.

— Так берите, — сказал я и всунул баночку в его расслабленные лапки. — Господа, жизнь идет! Жизнь проходит мимо нас! Мы все торопимся, мы не замечаем повседневных мелочей, которые могли бы принести нам столько радости! Так зачем тратить время на какую-то долбаную дегустацию, если вы и так торопитесь, а в действии вы этот яд уже видели? А эффективность мы гарантируем! Спасибо! До свидания!

— Олег, ты что, охренел? — громким шепотом спросил Андрей. На лицах остальных участников встречи читались похожие предположения.

— Мы простые работники торговли, Андрей, ты так сказал, — отрезал я. — Превыше всего работник торговли ценит комфорт и время своих клиентов. Время — деньги! Не будем его тратить попусту. А если вы останетесь недовольны товаром, мы возместим…

— А может, оно некачественное! — уперся карниолец.

— А может, мне не нравятся ваши пуговицы! — ощерился я. — Может, они излучают отрицательные поля? А может, у вашего бурундука прививок нет? А может, у вас и деньги фальшивые?

— Что?! — возмутился второй карниолец, до той поры молчавший. — Какие пуговицы? Отрицательные поля?! О чем он говорит?!

— Вы посмотрите на цвет этого вещества, и вам все станет ясно, — не унимался я; за… не спрашивайте меня, сколько лет, я уяснил, что в нашем деле главное — напор. — Этот цвет говорит сам за себя! Глубокий изумрудный с перламутровым отливом. Только полный олух потребует еще каких-то проверок. Мне ли не знать! Я всю жизнь продаю яды! И бурундуков!

— Да заткнись ты уже! — завопил Андрей.

Карниолец тем временем смотрел на меня в великой задумчивости. К сожалению, я никогда не узнаю, где он взял моего бурундучка и какая часть его биографии в этой версии событий была связана с пуговицами шахтерского комбинезона, но, по правде, знать-то это мне и незачем. Все равно вряд ли бы понял. С этими инопланетянами никогда не угадаешь, что у них на уме.

Карниолец долго двигал надбровными усиками, я прилежно наблюдал. Потом он поднялся.

— Господа, я думаю, имеет смысл собраться в другой день. И без этого… господина. Которому я, однако, желаю всего самого наилучшего. Прощайте.

Да уж, что-что, а отваживать клиентов у меня всегда получалось.

Карниольцы поползли к дверям. Тот, который нес клетку с бурундуком и которого я так настращал пуговицами, старался не оборачиваться. Мне вдруг почудилось, что он просто пытается скрыть что-то от своего собрата. Но это уже частности. Амбал с “дипломатом” открыл перед ними дверь. Я проводил Витьку долгим взглядом. Он прижался к прутьям клетки и смотрел на меня со вселенской печалью в глазенках. Эх, приятель, дай только вернуться, отвалю тебе орешков…

Когда в помещении остались только представители расы хомо сапиенс, Андрей схватил меня за воротник и припер к стене.

— А теперь говори, что все это значит, мудак!

— Тихо-тихо, — осадил его я. — Слыхал, что сказал слизняк? Он желает, чтоб я оставался в добром здравии. На твоем месте я бы к нему прислушался, если хочешь, чтобы это дело таки выгорело.

И Андрей прислушался. Он был не дурак даже в бытность свою барменом.

Я тоже, поэтому немедленно унес оттуда ноги.