Офицер тотчас же побежал с поспешностью, которая выдавала д’Артаньяну его заинтересованность в этом деле.

Портос только что растянулся один на постели и уже, по своей привычке, начал мелодично храпеть, как вдруг почувствовал удар по плечу.

Решив, что это д’Артаньян, он даже не пошевельнулся.

— От кардинала, — сказал офицер.

— А? — сказал Портос, широко раскрыв глаза. — Что вы говорите?

— Я говорю, что его преосвященство посылает вас в Англию и что господин д’Артаньян уже ждет вас в конюшне.

Портос глубоко вздохнул, встал, взял шляпу, пистолеты, шпагу и плащ и вышел, с сожалением оглянувшись на постель, где рассчитывал так сладко отдохнуть.

Не успел он повернуть спину, как офицер уже расположился на постели, и едва Портос переступил порог, как его преемник захрапел во всю силу своих легких. Это было вполне естественно: из всех постояльцев замка только он, король, королева да Гастон Орлеанский спали даром.

Д’Артаньян направился прямо в конюшню. Светало. В стойлах он нашел свою лошадь и лошадь Портоса; однако в кормушках было пусто. Он сжалился над бедными животными и пошел в угол конюшни, где виднелось немного соломы, уцелевшей, по-видимому, от ночного опустошения; вдруг, собирая ногой солому, он наткнулся концом сапога на что-то большое и круглое. Это был человек, который, получив удар, вероятно в чувствительное место, вскрикнул и, поднявшись на колени, стал протирать глаза. Перед д’Артаньяном был Мушкетон, который, оставшись без соломы, отнял ее у лошадей.

— Живее, Мушкетон! — крикнул д’Артаньян. — В дорогу, в дорогу!

Узнав голос друга своего господина, Мушкетон вскочил, но, поднимаясь, выронил несколько золотых, незаконно нажитых ночью.

— Ого! — сказал д’Артаньян, поднимая один из золотых и поднося его к носу. — Какой странный запах у этого золота! Оно пахнет соломой.

Мушкетон густо покраснел и так смутился, что гасконец расхохотался и сказал ему:

— Портос рассердился бы, милейший мой Мушкетон, но я тебя прощаю; пусть это золото послужит лекарством для твоей раны. Ну, живей в путь!

Мушкетон тотчас же повеселел, быстро оседлал лошадь своего господина и, не слишком морщась, уселся на свою.

Тем временем явился и Портос с очень кислым видом. Он удивился как нельзя больше бодрости д’Артаньяна и веселости Мушкетона.

— А, вот оно что? — сказал он. — Вы, значит, с чином, а я барон?

— Мы едем за грамотами, — сказал д’Артаньян. — Мазарини подпишет их после нашего возвращения.

— А куда мы едем? — спросил Портос.

— Прежде всего в Париж, — ответил д’Артаньян. — Мне нужно там устроить кое-какие дела.

— Хорошо, едем в Париж, — сказал Портос.

И они оба поскакали в Париж.

Подъехав к заставе, они были поражены боевым видом столицы. Народ вопил около разбитой вдребезги кареты; рядом стояли пленники, пытавшиеся бежать из Парижа, — какой-то старик и две женщины.

Напротив, когда д’Артаньян и Портос попросили, чтобы их пропустили в город, толпа выразила им свой полный восторг. Их приняли за дезертиров королевской партии и хотели привлечь на свою сторону.

— Что делает король? — спрашивали они.

— Спит.

— А испанка?

— Десятый сон видит.

— А проклятый итальянец?

— Бодрствует. Держитесь крепче; если они уехали, то, конечно, не без умысла. Но так как, в сущности, сила на вашей стороне, — продолжал д’Артаньян, — то стоит ли вам обижать стариков и женщин? Принимайтесь лучше за настоящее дело.

В толпе с удовольствием выслушали эти слова и отпустили дам, которые поблагодарили д’Артаньяна красноречивым взглядом.

— Теперь вперед! — скомандовал д’Артаньян. И они продолжали свой путь, пробираясь сквозь баррикады, перескакивая через цепи, тесня людей, расспрашивая и отвечая на вопросы.

На площади Пале-Рояля д’Артаньян увидел сержанта, который обучал военному делу пять-шесть сотен горожан. Это был Планше, использовавший для городской милиции опыт, полученный на службе в Пьемонтском полку.

Проходя мимо д’Артаньяна, он узнал своего бывшего хозяина.

— Здравствуйте, господин д’Артаньян, — сказал он с гордым видом.