Мордаунт схватил своими скрюченными пальцами воротник Атоса.

— Хорошо, хорошо, — сказал граф, — теперь вы спасены, успокойтесь.

— О… моя мать! — воскликнул Мордаунт с горящим взглядом и с выражением ненависти, которое невозможно описать. — Я могу принести тебе в жертву лишь одного, но зато это будет тот, которого выбрала бы ты.

И не успел д’Артаньян крикнуть, Портос поднять весло, а Арамис нагнуться, чтобы ловчее нанести удар, как шлюпка получила страшный толчок, Атос потерял равновесие, и Мордаунт увлек его за собой в воду, испустив дикий, торжествующий крик. Он душил его в своих объятиях, как змея обвился своими ногами вокруг его ног и не давал ему возможности сделать ни одного движения.

Не успев ни крикнуть, ни позвать на помощь, Атос оказался в воде. Он пытался держаться на поверхности, но тяжесть тела Мордаунта влекла его вниз. И постепенно он стал тонуть. Некоторое время были еще видны его волосы, наконец все исчезло, и только широкая воронка указывала на место, где оба скрылись под водой; но и она вскоре сгладилась.

Трое друзей, оставшиеся в шлюпке, онемели от ужаса; их душили негодование и отчаяние. Они приподнялись и так и остались неподвижны, как статуи, с расширенными глазами и с протянутыми вперед руками. Они замерли, оцепенели, но тем сильнее слышно было биение их сердец. Портос опомнился первый. Он запустил руки в свои пышные волосы и выдрал огромный клок их.

— О! — испустил он душераздирающий вопль, особенно ужасный в устах такого человека. — О Атос, Атос! Благородное сердце! Горе, горе нам, мы тебя не уберегли!

— О, горе, горе! — повторил д’Артаньян.

— Горе! — пробормотал Арамис.

В этот момент в центре кружка, освещенного луной, в четырех-пяти взмахах пловца от лодки, опять появилась на поверхности воронка вроде той, которая сопровождала исчезновение обоих тел. Вслед за тем всплыла голова, далее лицо, бледное, но с открытыми мертвыми глазами, наконец показалась грудь. Волна приподняла труп, затем опрокинула его на спину. И при свете луны сидевшие в лодке увидели торчавший в груди кинжал с блестящей золотой рукояткой.

— Мордаунт! Мордаунт! — вскричали трое друзей. — Это Мордаунт!

— Но где же Атос? — сказал д’Артаньян.

В ту же минуту шлюпка накренилась на левую сторону под какой-то новой, невидимой тяжестью, и Гримо испустил радостный крик. Все обернулись и увидели Атоса, мертвенно-бледного, с потухшим взором. Дрожащей рукой взялся он за борт лодки, чтобы передохнуть. Восемь сильных рук потянулись к нему, подхватили его и уложили на дно шлюпки. Через минуту ласки друзей, обезумевших от радости, согрели, привели в чувство и вернули к жизни графа де Ла Фер.

— Вы не ранены? — спросил д’Артаньян.

— Нет, — отвечал Атос. — А он?

— О, он? К счастью, на этот раз мертв окончательно. Смотрите!

И д’Артаньян указал рукой: в нескольких десятках футов от них плыл, качаясь на волнах, труп Мордаунта с кинжалом в груди. Он то исчезал между волнами, то поднимался на гребни и следил за своими врагами взглядом, полным насмешки и бесконечной ненависти.

Наконец он погрузился в воду. Атос проводил его взором, полным сожаления.

— Браво, Атос! — проговорил д’Артаньян с чувством, которое редко у него вырывалось наружу.

— Великолепный удар! — воскликнул Портос.

— У меня есть сын, — сказал Атос, — я хочу жить.

— Наконец-то! — заметил д’Артаньян.

«Это не я его убил, — сказал про себя Атос, — это судьба».

Глубокое молчание надолго воцарилось в шлюпке после ужасной сцены, о которой мы только что рассказали.

Луна выглянула на минуту, — как будто судьбе хотелось, чтобы ни одна деталь не ускользнула от зрителей, — и скрылась. Все снова погрузилось во тьму, столь ужасную в пустынях, особенно в зыбкой и влажной пустыне, называемой Океаном. Слышен был только вой западного ветра, игравшего гребнями валов.

Портос первый прервал молчание:

— Я много видел на своем веку, но ничто не потрясло меня так, как это. И все же, хотя волнение еще не улеглось во мне, заявляю вам, что глубоко счастлив. У меня точно гора с плеч свалилась, и наконец-то я могу вздохнуть свободно.

В подтверждение своих слов Портос вздохнул так громко, что можно было подивиться силе его легких.

— А я, — заговорил Арамис, — не могу сказать про себя того же. Я поражен, я не верю тому, что мне говорят мои глаза, я сомневаюсь в том, что я видел, мне страшно, мне все кажется, что вот-вот вынырнет этот злодей, держа в руке кинжал, который мы видели у него в груди.

— О, на этот счет я спокоен, — отвечал Портос. — Удар пришелся под пятое ребро, и кинжал вонзился по рукоятку. Я вас не упрекаю, Атос; наоборот — уж если ударить кинжалом, так только так. Теперь я жив, весел, дышу легко.