— Быть может, вы неправильно произносите? — спросил майор.

— Возможно. Произношение дьявольское!

И Паганель снова повторил свою любезную фразу, но успех ее был тот же.

— Ну, выразимся иначе, — сказал географ и, произнося медленно, как учитель в классе, спросил патагонца: — Sem duvida, um Patago? [52]

Тот по-прежнему молчал.

— Dizeime! [53] — добавил Паганель. Патагонец и на этот раз не проронил ни слова.

— Vos compriendeis? [54] — закричал Паганель так громко, что едва не порвал себе голосовые связки.

Было очевидно, что индеец не понимал того, что ему говорили, так как он ответил наконец по-испански:

— No comprendo [55] .

Тут уж настала очередь Паганеля изумиться, и он с видимым раздражением сдвинул очки со лба на глаза.

— Пусть меня повесят, если я понимаю хоть одно слово из этого дьявольского диалекта! — воскликнул он. — Верно, это арауканское наречие.

— Да нет же, — отозвался Гленарван, — этот человек ответил по-испански.

И, повернувшись к патагонцу, он вновь спросил его:

— Espanol?

— Si, si! [56] — ответил туземец.

Паганель прямо-таки остолбенел. Майор и Гленарван украдкой переглядывались.

— А знаете, мой ученый друг, — начал, слегка улыбаясь, майор, — может быть, вы что-нибудь перепутали по вашей бесподобной рассеянности?

— Как? Что? — насторожился географ.

— Дело в том, что патагонец, несомненно, говорит по-испански.

— Он?

— Да, он! Уж не изучили ли вы случайно другой язык, приняв его…

Мак-Наббс не успел договорить.

— О! — возмущенно прервал его ученый, пожимая плечами, и довольно сухо сказал: — Вы слишком много позволяете себе.

— Но чем же объяснить, что вы его не понимаете? — ответил Мак-Наббс.

— Не понимаю я потому, что этот туземец плохо говорит! — ответил, начиная раздражаться, географ.

— Так вы считаете, что он плохо говорит, только потому, что вы его не понимаете? — спокойно спросил майор.

— Послушайте, Мак-Наббс, — вмешался Гленарван, — ваше предположение невероятно. Как ни рассеян наш друг Паганель, но не настолько, чтобы изучить один язык вместо другого.

— Тогда, дорогой Эдуард, или лучше вы, почтенный Паганель, объясните мне: что здесь происходит?

— Мне нечего объяснять: я констатирую, — ответил географ. — Вот книга, которой я ежедневно пользуюсь для преодоления трудностей испанского языка. Посмотрите на нее, майор, и вы увидите, что я не ввожу вас в заблуждение!

С этими словами Паганель начал рыться в своих многочисленных карманах и через несколько минут вытащил весьма потрепанный томик, который и подал с уверенным видом майору. Тот взял книжку и посмотрел на нее.

— Что это за произведение? — спросил он.

— Это «Лузиады», — ответил Паганель, — великолепная героическая поэма, которая…

— «Лузиады»? — воскликнул Гленарван.

— Да, друг мой, не более не менее как «Лузиады» великого Камоэнса!

— Камоэнса? — повторил Гленарван. — Но, бедный друг мой, ведь Камоэнс — португалец! Вы в течение последних шести недель изучаете португальский язык!..

— Камоэнс… «Лузиады»… Португальский… — вот все, что мог пролепетать Паганель.

У него потемнело в глазах, а в ушах загремел гомерический хохот обступивших его спутников.

Патагонец и бровью не повел. Он терпеливо ждал объяснения того, что происходило на его глазах и было ему совершенно непонятно.

— Ах я безумец, сумасшедший! — воскликнул наконец Паганель. — Вот оно что! Значит, в самом деле! Это не шутка! И я мог… я! Да ведь это вавилонское смешение языков! Ах, друзья мои, друзья! Подумайте только: отправиться в Индию и очутиться в Чили, учить испанский язык, а говорить на португальском!.. Нет, это уж слишком! Если так пойдет и дальше, то в один прекрасный день я, вместо того чтобы выбросить в окно сигару, выброшусь сам.

Видя, как Паганель относится к своему злоключению, как переживает он свою комическую неудачу, нельзя было не смеяться. Впрочем, он первый подал пример.