Шрифт:
Решающие решения, повлиявшие на производство и доставку танков — и окончательная дата начала Курской битвы, — были сделаны 10 мая в Берлине. На этой встрече, на которой присутствовал Гудериан, Шпеер объяснил Гитлеру, что ранние проблемы с производством "пантеры" были преодолены. И что будет доставлено не 250, а 324 "пантеры". И это было очень хорошо, потому что для наступления на Курск крайне были нужны танки. Но опять было потеряно время. Чтобы "пантеры" были готовы к бою, необходимо было доставить их на фронт, причём в расположение частей. Это означало ещё две недели после доставки, и Гитлер обозначил новую дату наступления— 13 июня.
Была ещё одна проблема между Гитлером и Гудерианом. Первого мая, за десять дней до заседания в Берлине, Гудериан вызвал гнев Гитлера из-за технического решения, которое он сделал. Гитлер посетил компанию Крупп, чтобы посмотреть на деревянную модель нового сверхтяжёлого танка под названием "маус" (mauss — нем. мышь), огромное творение профессора Порше весом 175 тонн, вооружённое 150-миллиметровой пушкой. Все восторгались этим танком. Все, кроме Гудериана. Он с насмешкой, неформально высказался об этой машине. В ней была та же фатальная ошибка, которую делала компания Порше, — отсутствие дополнительного вооружения.
Гудериан, воспользовавшись своим авторитетом, приказал прекратить дальнейшую работу над танком "маус", разрешив единичное производство. Он покинул встречу с чувством горечи и даже не скрывал свой гнев: до этого он ни раз критиковал компанию Порше за глупость в конструировании танков и самоходок без дополнительного вооружения.
Но окончательная судьба танков всё ещё не была решена. На встрече в Берлине 10 мая Гудериан дождался окончания конференции, чтобы решить с Гитлером одну проблему. Он хотел убедить Гитлера "отменить план атаки на Восточном фронте". Гудериан высказал свои причины, по которым он считал, что проведение операции "Цитадель" будет бедствием для Германии: "Почему вы хотите провести атаку на Восточном фронте именно в этом году?"
Ответ последовал не от Гитлера, а от Кейтеля: "Мы должны атаковать по политическим причинам".
Гудериан был скептичен и попытался скомпрометировать его реакцию. "Как вы думаете, сколько людей знают, где находится Курск? — возражал он. — Миру совершенно безразлично, захватили мы Курск или нет".
Гудериан повернулся от Кейтеля в сторону Гитлера и заново спросил: "Почему мы хотим атаковать именно на Восточном фронте в этом году?"
Кейтель молчал, в то время как Гитлер смотрел прямо на Гудериана. "Вы совершенно правы, — сказал он Гудериану. — Когда я думаю об этом наступлении, у меня в животе начинаются колики". "В таком случае, — быстро сказал Гудериан, — ваша реакция на это наступление правильна. Отмените его!"
У "пантеры" было множество недостатков, кроме проблем, связанных с производством. Как и у любой новой техники, у "пантеры" на протяжении первых месяцев операции было множество технических недочётов. Некоторые из них, отмеченные Гудерианом, — неудовлетворительное выступление на испытании по проходимости и управлению. Оптические системы также оставляли желать лучшего. Всё это можно было исправить за умеренное время, но этого хватало, чтобы не считать эти танки надёжным оружием в Курской битве и включить их в наступательную операцию.
Настало 13 июня, но наступление всё откладывалось. Гудериан (и другие эксперты) старались изо всех сил убедить Гитлера не включать непроверенное вооружение в план наступления. Не только "пантеры" доставляли ему головную боль, также были серьёзные проблемы с созданными компанией Порше "тиграми" и самоходными установками "фердинанд".
"Пантера", "тигр" и "фердинанд" не прошли испытаний, необходимых для принятия на вооружение в немецкой армии. Тем не менее окончательным решением Гитлера было включить каждый танк, каждую самоходную установку в план сражения. Всё, что пытался сделать Гудериан, провалилось.
Возможно, некоторые сочтут, что из этого комментария Гудериана 10 мая следует, что даже от мысли о наступлении на Курск Гитлеру становилось плохо и что он решил из-за множества неопределённостей, связанных с операцией, отменить запланированное наступление. Это было не так. Меллентин, прекрасный командир танковых войск, убеждает, что именно под давлением Кейтеля и Цейтцлера Гитлер отмёл в сторону все рассуждения и решил пойти на ужасный риск, проведя операцию "Цитадель".
Отчёты Меллентина о том, что за два месяца до того, как был подписан первый приказ о начале подготовки, операция "Цитадель" казалась мрачноватой перспективой. Меллентин объяснял странности вокруг "Цитадели" тем, что Гитлер никогда не верил в её успех и что интуиция подсказывала ему отменить операцию. Меллентин добавляет, что на этот раз "интуиция Гитлера его не подвела".
К середине июня, когда настал час наступления, Гитлер установил новую "окончательную" дату наступления — 4 июля. Это было число, отмеченное начальником XLV дивизии III танкового корпуса в грубой оценке, по которой "Цитадель" была "Днём независимости для Америки и началом конца для Германии".
Тем не менее "начало конца" началось с остро заточенной немецкой стали и бормотания верховного немецкого главнокомандующего. 1 июля Гитлер собрал высших командующих, непосредственно принимавших участие в "Цитадели", для того, чтобы решить последние проблемы. Ничего не было оставлено воле случая. Несмотря на все ожидания бурных споров по стратегии и тактике, обыкновенных накануне сражения — оставалось только три дня, — Гитлер нерешительно выступил с монологом, за который надолго заработает дурную славу среди своих подчинённых. Они услышали, что "Цитадель" была результатом не военной ситуации, а скорее неизбежным следствием падения его союзников. Военная ситуация усугубилась из-за того, что итальянцы подорвали фундамент его планов и что они были ответственны за все неудачи, которые испытала Германия. Затем Гитлер вписал в этот список Румынию и Венгрию, которых он считал крайне ненадёжными и которым поэтому не доверял. Финляндия была практически истощена и уже не могла снабжать русский фронт так, как раньше. При таких обстоятельствах, жаловался Гитлер, Германия не могла надеяться на своих "друзей".