Гурьянов долго смотрел вперед, туда, где еще совсем недавно шел бой, потом обернулся к Мазникову и негромко, как-то странно звучащим голосом, торжественным и, казалось, сдавленным, сказал:

— Когда нас отведут я прикажут вам гвардии полковник, построить вашу бригаду и поклонюсь ей в ноги...

Минут через десять он уехал. Пока его бронетранспортер по развороченному глубокому снегу пробирался к шоссе, совсем стемнело. Навстречу машине косо летел редкий снежок, по полю гулял ветер, и генерал, подняв воротник бекеши, никак не мог согреться.

Дорога на Мартон-Вашар круто поднималась в гору. На подъем бронетранспортер пошел медленней, и Гурьянов, равнодушно глядевший перед собой, вдруг далеко впереди, на гребне высотки, через которую переваливало шоссе, увидел темный силуэт танка.

За первой машиной появилась вторая, потом третья, четвертая... Бронетранспортер, пропуская встречные «тридцатьчетверки», прижался к правой бровке шоссе и сбавил скорость. Теперь можно было хорошо разглядеть номера на башнях танков. Эти номера Гурьянову были не знакомы.

Танки шли навстречу до самого Мартон-Вашара. Новенькие, в белой маскировочной окраске. В ушах у Гурьянова все время стоял железный лязг их гусениц и рев моторов. Но сейчас это не раздражало, а, наоборот, радовало его.

Двадцать девятого января, трое суток спустя, в «Известиях Будапештского котла» появились весьма примечательные строки:

«Зачастую распространяемые вражескими агентами или радиостанциями на первый взгляд благоприятные, но все же неверные сообщения вызвали чрезмерно оптимистическую оценку положения.

Естественно, что, когда через некоторое время узнаешь истинное положение вещей, настроение впадает в противоположную крайность. Именно на этом и спекулирует враг. В нынешних обстоятельствах каждый должен удовлетворяться пока тем, что крупные силы, которые должны нас освободить, ведут ожесточенные бои как между озером Веленце и Будапештом, так и между Эстергомом и Будапештом. Прорыв этих сил извне задержан по тактическим соображениям...»

За маленьким столиком в тесной комнатке штаба батальона кое-как устроились полковник Дружинин, Талащенко и капитан Краснов. Замполит, прищурив глаза, весело поглядывал на вызванных в штаб солдат, сержантов и офицеров. Молчаливые и торжественные, аккуратно побритые, при всех орденах и медалях, они приходили сюда, как приходят на праздник, и теперь почтительно ждали его начала.

Наконец Дружинин медленно поднялся, обвел всех усталым спокойным взглядом.

— Дорогие мои друзья,— негромко начал он.— Я приехал к вам в батальон, чтобы вручить партийные документы вновь принятым в члены и кандидаты партии. Хорошее боевое пополнение получает сегодня наша партия, и мы, старые коммунисты, которым выпала честь вступить в ее ряды еще при жизни Владимира Ильича Ленина, рады такому пополнению, гордимся теми, кто становится сегодня с нами в один строй, на правый фланг великого советского народа, в авангард нашей армии.— Начальник политотдела неторопливо надел очки, взглянул на лежавший перед ним список.— Я должен был вручить партийные документы четырнадцати товарищам из вашего батальона. Но вручать приходится только шести. Остальные товарищи — пять человек пали в боях за Родину, трое выбыли в госпиталь. Но об этих людях, о ваших боевых друзьях, и я и вы со мной вместе можем твердо и уверенно сказать, что они делом, каждым своим поступком, пролитой кровью и отданными Родине жизнями заслужили гордое право называть себя коммунистами!..

Авдошин слушал и чувствовал, как глухо и часто бьется у него сердце. Все было сейчас как-то необъяснимо торжественно, полно величия и простоты.

— Вас шесть человек,— продолжал Дружинин.— Это не очень много. Формально не очень много. Но фактически, фактически вы, друзья мои, большая сила, вы — крепкая опора своих командиров и высокий пример для солдат. Вы — передовые воины, и любой ваш шаг должен быть образцом для всех.— Мгновение помолчав, начальник политотдела взял со стола маленькую красную книжечку и, раскрыв ее, прочитал фамилию.— Файзуллаев.

Лейтенант, сидевший впереди Авдошина, вскочил и щелкнул каблуками.

— Я гвардии лейтенант Файзуллаев!..

— Прошу, товарищ гвардии лейтенант.— Дружинин протянул ему книжечку.— Вот ваш партийный билет. Поздравляю вас!

— Спасибо, товарищ гвардии полковник! Доверие оправдаю!

— Вы командир огневого взвода?

— Командир первого огневого взвода истребительное-противотанковой артиллерийской батареи!

— И сколько на вашем личном счету вражеских танков?

— С шестого января батарея подбила семь танков, две самоходки и два бронетранспортера, товарищ гвардии полковник!

— Спасибо, лейтенант! Поздравляю вас с вступлением в партию! — повторил Дружинин.— И если в будущих боях ваш огневой взвод будет воевать так же, как в прошедших, значит, мы в вас не ошиблись. Счастья вам и боевых успехов!

Он крепко пожал руку покрасневшему от смущения и гордости лейтенанту и взял со стола другую красную книжечку...

Наконец очередь дошла до Авдошина, который изнывал от волнения и нетерпения.

— Авдошин, Иван Ермолаевич...

Помкомвзвода поднялся.

— Я гвардии сержант Авдошин!