ДЖ. П: А Сэм Фужер видел «Бешеных псов»?

КТ: Мы как-то общались. Он разнес фильм в пух и прах: «Ты сделал картину для идиотов! Слишком много кудахтанья! Слишком много болтовни! Харви Кейтель! Это не актер — это планета!»

ДЖ. П: А Майкл Мэдсен — актер?

КТ: Майкл вызывает в моем воображении многих: красавца Роберта Митчума из «Дороги грома» и Майкла Паркса из сериала «Тут пришел Бронсон» — величайшего актера из всех, живущих на земле!

ДЖ. П: А когда Мэдсен танцует с бритвой, перед тем как отрезать ухо?

КТ: Мне нравится, когда он ставит кассету. Это превосходно. Это моя любимая сцена в фильме. Одна режиссерша сказала мне: «Что пугает больше всего, так это то, как вы наслаждаетесь этим». Вскоре Харви Вайнштейн спросил: «Что ты думаешь о том, чтобы изъять эту сцену из фильма?» Вырезать? Ни за что. «Послушай, — сказал я, — это часть фильма для тех людей, которым нравится весь фильм». Если насилие — часть вашей палитры, вы можете пользоваться ею, как вам заблагорассудится.

Согласен, сцена чудовищна. Но я делал ее не для гиканья и улюлюканья дебилов. Она и задумывалась как ужас. Но она показывается не для передачи какого-то послания. Не думаю, что Стэнли Кубрик выступал с осуждением насилия в «Заводном апельсине». Просто ему хотелось снимать его. Оно чертовски киногенично. Ему доставляло удовольствие высмеивать «Поющих под дождем».

Клинт Иствуд, к счастью, решил закончить «Непрощенного» верным способом — уничтожив всех. Вы видели «Игры патриотов»? Это фильм о мести, но Харрисону Форду не дают убить плохого парня в конце. Этот парень падает на лопату — нелепый, малодушный способ разделаться с негодяем. Надо сажать в тюрьму за такое! Единственная возможная развязка для Харрисона Форда — забить этого парня до смерти.

ДЖ. П: Что вы скажете о сравнении вас со Скорсезе?

КТ: Как и он, я люблю чередовать короткие планы с длинными, и я тоже очень обстоятелен в кадре. Но он — камень на шее у начинающих режиссеров. Слишком много новых фильмов похожи на фильмы Скорсезе. Я не хочу быть его бедным родственником.

ПИТЕР БРУНЕТТ: Могли бы вы дать рациональное объяснение странной хронологии «Бешеных псов»?

КВЕНТИН ТАРАНТИНО: Я хотел нарушить линейное изложение не для того, чтобы показаться мудрым парнем, а чтобы сделать фильм более драматичным. Если мне удавалось это, я получал отклик. Так я пришел к идее сначала давать ответы, а потом задавать вопросы. В романах такое встречается на каждом шагу, но, когда роман экранизируют, материал перерабатывают. Романист не боится начать действие в середине. И если персонажи в романе возвращаются и рассказывают о прошедших событиях, это не взгляд в прошлое — это просто продолжение истории. Думаю, кино должно пользоваться достижениями романной свободы изложения.

ПБ: И какова была ваша стратегия построения «Бешеных псов»?

КТ: Я знал, в какой последовательности раскладывать элементы истории. «Бешеные псы» выглядят очень выстроенными, и это действительно так. Есть А и есть Б, и они выясняют, что произойдет дальше. Если персонаж делает что-нибудь, что не вписывается в мой план, — ну что ж, пусть будет так. Я не Бог и не могу этому мешать. И я получаю новую реальность: именно это и делает Мистер Розовый. Так я и работаю: даю возможность персонажам импровизировать, а сам, как репортер на суде, все записываю. При этом у меня есть возможность быть и актером, и режиссером. Как актер, я проигрываю все роли и делаю их более киногеничными — освобождаю от ненужных наслоений.

ПБ: В «Бешеных псах» много театральности. Изначально это была пьеса?

КТ: Нет, но этот материал вполне мог бы быть поставлен на театре. Действие происходит в одном месте, после ограбления, — на чем обычно заканчиваются другие фильмы. У меня есть права на ее постановку. Если бы мне нужно было сделать пьесу, я очень быстро адаптировал бы ее для сцены и отдал бы кому-нибудь другому: «Делай ты. Я приду посмотрю».

Это не значит, что пьеса — это что-то плохое, просто я хотел снять фильм. При этом мне не нравится большинство пьес, переделанных в фильмы. Обычно это просто записи спектаклей с добавлением сцен, которых не было в театре. Я хочу предложить нечто большее.

Когда я ходил на режиссерский семинар в институте Санденс, Терри Гиллиам был там одним из наставников по режиссуре. По его мнению, которое он, однако, никогда не проверял на опыте, если ты снимаешь фильм в одних декорациях, то больше всего приближаешься к чистому кино. Ты не тратишь время на постоянные переезды с места на место, тряску в машинах и необходимость каждый раз восстанавливать прерванное действие. Ты просто творишь — снимаешь, снимаешь и снимаешь.

ПБ: Когда я пытаюсь определить вашу эстетику, я думаю о Дэвиде Леттермане с Гасом Ван Сентом, об ультрареализме, доведенном до такого предела, что он становится вычурным, смешным и лукавым.