В обратный путь галера приняла два десятка пассажиров, явно друг друга стесняющихся, хотя были все они бывалыми моряками…

Таможенники не придирались к пассажирам. Известно же, в этой мужественной профессии — «джентльменов удачи» — наметился застой в делах. Так что можно лишь радоваться, если столько земляков сразу нашли работу по душе. Тем более, что много спокойнее в стране, когда эта публика где-либо подальше… Без них не один шериф и не один десяток констеблей вздохнут спокойнее!

Англичан среди двух десятков завербованных в Англии было, всего-то навсего, трое. Двенадцать пассажиров взошли на борт открыто, днем, как Федор, подвергнувшись невнимательному таможенному досмотру: «Шерсти, запрещенной к беспошлинному вывозу, независимо от количества, с собой нет? Молодцы! Карт навигационных, равно как и инструментов того же назначения и отечественного производства? Ну, с Богом, ребятки!» А остальные восемь подошли к борту на баркасе, весла тряпками обмотаны, чтоб меньше шуму было, лица другими тряпками, почернее.

Вот галера отчалила, и с утра пассажиры принялись, демонстрируя друг другу глубину познаний и опыт, изучать судно. Для начала установили, что галера итальянской постройки — или же, всего вероятнее, — египетской постройки по венецианскому образцу. Полутораста футов длины при всего-то двадцати трех футах ширины! Каравеллы Колумба были бы при такой длине вчетверо шире, а новейшие галионы бискайской постройки втрое шире этой стройной галеры! Немудрено, что по мореходным качествам галера ни в чем не уступала наиновейшим судам — хотя в ее конструкцию уже двести лет не вносилось никаких изменений! К тому же галера могла двигаться и даже маневрировать в штиль, когда противник обречен на бездействие. Поэтому галеры в военном деле просуществовали еще четверть тысячелетия…

Федор впервые в жизни оказался на борту судна без прямых парусов, с одними «латинскими», треугольными, — и напряженно изучал, как ими управляют. Он вглядывался, как перекидывают парус при смене галса, как поворачивают румпель, с какими запаздываниями по времени выполняет галера под парусом команды… Он вслушивался в скрип непривычно обтянутого такелажа. Засекал, на сколько снижается скорость галеры при непопутном ветре. Короче, Федор вел себя так, точно ему уже твердо было обещано офицерское место. Хотя ни ему, ни кому другому из его спутников ничего определенного сказано не было, а из обмолвок вербовщика скорее можно было сделать вывод о том, что все в первый рейс пойдут матросами, а там уж кто как себя покажет… Задаток, в подтверждение того, всем дали абсолютно равный.

Между прочим, задаток дали щедрый — но жалованья большого не обещали. Зато уж добыча почти вся ваша, не как в Англии! Пятая часть казне, пятая — раису (если судно не его, за аренду раис платит из своей доли, за боеприпасы — из доли казны), все остальное дуванит команда. Такой был у них обычай — выгодный для вольнонаемных моряков. Содержание же галерников — рабов-гребцов — входило в доли казны и раиса поровну. Когда Федор прямо спросил вербовщика, велика ли доля гребцов в добыче, — толстый рыхлый мусульманин расхохотался ему в лицо, дыша чесноком и еще чем-то острым:

— А какова доля собаки в доходах ее хозяина? А? Их доля даже лучше собачьей: им все нечистое от разделки мясной туши идет: и кости, и нутряное сало, и промытая требуха, и сердце, и жилы… Еще и вино, которое Всемогущий запретил вкушать правоверным. Вино и мясо. Иначе они веслами ворочать будут медленно.

Федор прослужил в турецком флоте (главным образом в Магрибе, в самой Турции почти что и не бывал) около трех лет. Как ему жилось там, каков был размер его гарема, чего он на этой службе достиг и почему ее оставил — я расскажу особо в третьем томе данного романа, «Сквозь смуты». А сейчас мы с вами перескочим сразу в год одна тысяча пятьсот восемьдесят седьмой.

Явившись дождливым летним днем, с увесистыми кошелями в заплечном мешке и в рундучке, Федор поселился у Кэт. Узнав даже не его самого, а его шаги на лестнице, Кэт отпихнула очередного приятеля, кратко сказав: «Быстро одевайся, приятель, и ходу! И забудь сюда дорогу на будущее!» Быстро одевшись, она явилась черному от загара Тэду, запаленно дыша, и мало что не удавила в объятиях. Прозабавлявшись с вдовушкой более месяца, Федор вышел на поиски интересной работы. Слух, что Дрейк собирает всех своих для какого-то дела, гулял по Плимуту. Какое это дело, никто понятия не имел. Ясно было одно: коли всех собирает, дело предстоит большое! Он перво-наперво заглянул в контору Хоукинзов. Но уже знакомые клерки, огорченно опуская глаза, признались:

— Тут мы не в деле, приятель. Нам вообще не положено ничего ни знать, ни краем уха слышать. Но тебя-то мы знаем, и потому не для разглашения можем шепнуть: наша фирма в этом деле — всего-навсего дольщики без права голоса. Впрочем, в этом деле быть рядовым дольщиком без права голоса незазорно! Тут такие же безголосые, как граф Лейстер, к примеру…

— Ого! — изумленно ответил Тэд.

— Ага, — ответил клерк.

— Тогда надо в другом месте справки навести, — озабоченно сказал Федор-Тэд и пошел прямиком к дому Дрейка. В доме горели огни и слышен был шум большого застолья. Но новый привратник, важный, как лорд-казначеи (и вообще похожий на лорда Берли, даже чуток и лицом; насколько Федор знал хозяина этого дома, тот вполне мог из-за сходства и нанять этого «вельможу»; еще, небось и приплачивал особо за поддержание сходства!), не хотел впускать! Тогда Федор подавил вспышку обиды и гнева, напомнив себе, что привратник — не хозяин, и почти добродушно сказал: