Наш путь шел через лес к открытому всем ветрам перевалу. Мы, как обычно, не стали задерживаться на высоте. Тропа круто пошла вниз и привела нас в долину, столь обширную, что ее можно было принять за равнину. Видимо, здесь в какую-то прежнюю геологическую эпоху было озеро (подобное происхождение имеют многие географические образования в Непале). Переход был довольно долгим, и мы с удовольствием шли по ровной поверхности без всяких подъемов и спусков. Пока мы завтракали, носильщики обогнали нас; никто из встречных, которых мы расспрашивали по дороге, их не видел. Мы уже начали бояться, не заблудились ли, когда вдруг вдали послышался долгожданный звук вбиваемых в землю колышков для палатки. Мы сразу взбодрились, забыли о ноющих ногах и поспешили вперед, где нас ждал большой котел с чаем.

Лагерь был разбит в манговой роще. Неподалеку расположилась большая группа тибетцев, сопровождавших обоз мулов. Животные разбрелись вокруг по роще, пощипывая траву, и в вечерней тишине тихо позвякивали их колокольчики. Разноголосый звон что-то напоминал мне, и, уже засыпая, я вспомнил: это была музыкальная пьеса Пьера Булэ «Молоток без хозяина». Перед отъездом из Лондона я был на концерте, где исполнялась эта вещь. Мне она тогда показалась бессвязным набором лязгающих ударов, несколько напоминающих звон колокольчиков. Конечно, в этой пьесе был какой-то музыкальный рисунок, но я не смог его уловить. Теперь я понял, что музыка Булэ почти полностью воспроизводила звучание колокольчиков. Шум этот был в общем приятен; да и почему, собственно, формальная композиция должна иметь начало и конец.

Когда мы пришли в лагерь, стало уже темно, и только ка следующее утро мы увидели вблизи Мачар Пучхар пик в виде рыбьего хвоста. Гора эта с двойной вершиной не принадлежит к числу гималайских гигантов. — высота ее меньше 23 тысяч футов, но стоит она уединенно и кажется выше, чем на самом деле. Мы наблюдали ее во всевозможных ракурсах, и только когда спускались, она становилась невидимой, но и тогда ощущалось ее присутствие.

На следующий день, через час после отправления, мы пришли в довольно большую деревню, решив остановиться здесь и добыть сигарет. Около простенькой лавки стоял, беседуя с приятелем, хорошо одетый молодой человек в европейской обуви. Пожилой почтенный крестьянин приблизился к этой паре, не произнеся ни слова, опустился на колени и, посыпая себя пылью, коснулся лбом башмаков молодого человека. Брахман — а этот молодой человек был брахманом — не подумал обратить внимание на столь униженное приветствие и продолжал свой разговор. Через некоторое время он соблаговолил заметить наше присутствие и обратился ко мне на ломаном хиндустани, но, когда я ответил ему на непали, мгновенно оставил свой покровительственный тон и стал подобострастным. Я сразу почувствовал к нему антипатию. Чувство это усугубилось, когда позднее он стал пытаться снискать наше расположение. Однако я все-таки спросил его, почему он не обратил внимания на смиренное приветствие старика.

— Буду я отвечать ему! — сказал он, — Я брахман, человек высокого рождения, а он простой крестьянин, да еще и мой должник.

К рождеству мы добрались до Таркугхаты. Это небольшая грязная деревня с несколькими лавками. Значение ее определяется тем, что здесь через быструю Марсенгди, одну из крупнейших рек Непала, перекинут мост. Как и другие мосты во внутренних районах страны, он был привезен из Англии около пятидесяти лет назад; и так же, как и большинство мостов, его не красили и не ремонтировали со дня постройки. Настил его почти совсем сгнил и в нем зияли огромные дыры, прикрытые кое-как бамбуком. Переходить этот мост приходилось с большой осторожностью. Когда путешествие уже шло к концу, нам стали попадаться мосты, которые из-за отсутствия должного ухода окончательно развалились — починить их было невозможно. Я спросил местного старосту, почему это произошло. Он пожал плечами.

— Это не входит в мои обязанности.

Не доходя до Таркугхаты, мы наткнулись на деревенскую школу, одну из немногочисленных школ, которые были недавно созданы во внутренних районах страны. Здания у нее не было, и дети, смешанная группа мальчиков и девочек, сидели под деревом, хором повторяя свой урок. Учитель, полуобразованный брахман, заставлял их заучивать наизусть священные индуистские тексты, даже не пытаясь объяснять их. Осуждать его не следует: в ходе разговора с ним мы поняли, что и самого брахмана думать никогда не учили. Его жалованье, составляющее несколько шиллингов в месяц, не выплачивалось ему с момента назначения, то есть уже больше года. В горах Непала существует настоятельная необходимость в начальном образовании, и, хотя в тех деревенских школах, которые мы видели, преподавание велось абсолютно неправильно, следует помнить, что несколько лет назад за пределами Непальской Долины нельзя было вообще получить какое-либо образование.

Несмотря на просьбы носильщиков, мы отказались остановиться в деревне и нашли прекрасное место для лагеря с видом на далекие вершины в нескольких сотнях ярдов от нее вверх по реке. Едва мы устроились, как появился пожилой человек и уселся на корточках перед палаткой. Я вежливо попросил его уйти, но он притворился, что не понимает меня, после чего я велел Анг Даве прогнать его. Уже вечером, когда мы готовились ко сну, этот человек ворвался к нам в палатку.

— Послушайте, — сказал он, — я брахман и я не привык, чтобы со мной обращались так неуважительно. У вас, конечно, есть разрешение на путешествие по нашей стране. Но вы плохо знаете наши обычаи, и я должен указать вам, что путешественники обычно делают подношения нашему храму. Вы — богатые иностранцы, но с меня хватит пятидесяти рупий.

Нам так понравилось это место, что мы решили остаться здесь еще на один день и побродить по реке. Когда мы вернулись к полудню, старый брахман снова ждал нас, сидя неподвижно на корточках возле палатки, как черный ворон, ожидающий добычи. Он был здесь с утра и, несмотря на просьбы Анг Дава, уйти отказался. Я вежливо дал ему понять, что его присутствие здесь нежелательно. Он никак не прореагировал на мои намеки; тогда я приказал ему оставить нас в покое. Преувеличенное мнение о своем высоком происхождении он сочетал с дурными манерами недоучки.

— Почему я должен уйти? — захныкал он. — Ведь я не сделал вам ничего плохого!

Когда я наконец стал решительно гнать его, он рассердился и выпустил последний заряд.

— Я по крайней мере чист, — сказал он, — и сейчас буду совершать свое ежедневное омовение в реке.

Он побрел к ближайшей луже пониже нашего лагеря, снял башмаки и уселся на камень у воды. Некоторое время брахман шевелил губами в беззвучной молитве, сложив руки ладонями вместе. Потом он опустил ноги, так что кончики пальцев едва коснулись воды, обулся и побрел прочь, бросая угрожающие взгляды в нашу сторону.