– Сжечь её!

К нему я обещала явиться первому сразу после сожжения. Он поверил и закрыл рот. Староста наоборот, возжелал совершить богоугодное дело, и спалить злобную ведьму.

Моё испытание запахло жаренным.

На массовое побоище нас посылали без оружия, так что достойно возразить своему инквизитору я не могла.

И вот стою, в небо гляжу, пытаясь отыскать глаза Матери всего живого, чтоб пожаловаться на судьбу. Да только всё небо облаками затянуто.

Что ж поделать? Только молиться!

Молюсь...

То ли услышала Всевидящая, то ли удача отвернулась от старосты (а может, просто факел отсыревший попался), - но погас огонь, как только его поднесли к сену под моими ногами.

Чувствую, - поживу ещё...

– Несите другой факел!
– разозлился старейшина, и кто-то шибко смекалистый побежал в храм за священным огнём.

Пока селяне ждали, вперёд вышел священник и начал "терзать" мою чёрную душу молитвой:

– Всё, что под волей Твоею,

Всё, что духом дышит Твоим...

– Не правильно!
– решила поправить его я.
– Надо "Всё, что духом полно Твоим..."

– Молчи бесовское отродье. Ведьмам откуда знать?!
– и такое по матушке сказал, что у присутствующих уши покраснели.

– Где ж вы такого наслушались, батюшка?

– С вами, ведьмами, только так разговаривать надо!
– заявил холёный церковный служитель, возгордившись, что заставил даже ведьму краской залиться.

Судя по лицам крестьян, его за уважали, как никогда раньше.

Примчался человек с храмовым огнём. Запыхался. Даже до меня донеслись ароматы церковного вина, наскоро отпитого расторопным парнишкой. Унюхав греховное деяние, священник недобро покосился на бегуна. Но ничего не сказал к счастью парня. А то было бы двое сожжённых за день. Я пока свой костёр эгоистично ни с кем делить не хотела.

– Читайте молитву, батюшка!
– напомнил старейшина и, уже было поднёс факел к сену, как рука того самого служителя нагло оттянула её в сторону.

– Я сам должен это сделать! Во имя Богини...
– пробубнил служитель храма.

Но старейшина не соглашался.

Спор двух праведных мужчин чуть не дошёл до рукоприкладства в выяснении, кто же должен оказать мне честь и сжечь моё бренное тело. А я не могла промолчать. Кому, как не мне выбор делать!

– Милейшие! Пусть поджигает тот, кто первым меня поймал!
– зачем-то предложила я, и около яростно спорящих, оказался здоровенный лысый кузнец. Но отдавать ему факел никто не хотел. Священник со старейшиной повалились на кузнеца с кулаками. Защищать избранника народа бросились односельчане. Подмастерья ринулись мстить за обиженного учителя... В суматохе какому-то пацанёнку лет десяти случайно заехали в глаз, и в разборку уже вмешались бабы... А бабы, как известно, сильнее целой армии.

Пока вся шумная компания вымещала друг на дружке злость, я тихонько высвободилась и незаметно прокралась мимо кучи-малой к ближайшему стойлу. Запрыгнула лошади на спину, уцепилась в космы и как дала по бокам...

Только меня и видели...

С тех пор в Ближайшие Холщовцы я - ни ногой. У них там, нездоровое чувство справедливости!

Что касается второго испытания, то поединок у меня был с Галиной Пшеничной, одной из самых главных старост. Она меня не любила, как я её дочь Настасью, - кстати, обе они принадлежали к касте шпионок, к которой я питала самые крепкие, сильнейшие чувства ненависти. В общем, бой я проиграла быстро и легко, приняв светло синие и фиолетовые цвета синяков на бледноватое лицо.

На третье испытание меня отрядили в Малые Хренушки. Чтоб вы знали, название милого посёлка вовсе не от того появилось, что в этой местности хрен растёт. А потому, что есть у местных дурацкое выражение, употребляемое в качестве ответа на любой вопрос или просьбу: "А хрен тебе!" Уже по названию селения можно было понять, что раздобыть мало-мальски приличный слух или новость политической важности не выйдет. В общем, вернулась я, как сорока, с глупыми сплетнями о соседях: жена старосты изменила ему с лекарем, а тот, чтобы его не постигла кара рогатого супруга, стал подмешивать какую-то дрянь тому в питьё.

От любовных игрищ я отказалась наотрез. Это же идиотизм отдать себя какому-то замызганому, немытому, пахнущему потом деревенскому мужику. Зачем, спрашивается, соблазнять, если тебе от него ничего не надо? И вообще, все эти лобызания, о которых рассказывали девочки - такая мерзость! Я либо останусь свободной амазонкой, либо выберу себе единственного мужчину, как моя мать (за что её, собственно, посчитали предательницей и выгнали из деревни). Но она хоть чуть-чуть побыла счастливой с тем, кому отдала своё сердце. По крайней мере, в смутных воспоминаниях из детства, приходящих во сне, я вижу их обоих улыбающимися.