Однажды в вечерней сутолоке Александровского сада, когда он, оставив Липу в темной аллейке, отлучился за мороженым, двое подвыпивших хулиганов загородили ей дорогу.

— Милочка, — развязно задышал ей в самое ухо один из них, — мой друг молниеносно в вас влюбился и поручил мне немедленно провести с вами переговоры на предмет знакомства.

Решив избежать неприятности, она сделала шаг в сторону, но там путь отступления отрезал ей второй щеголь, который оказался выше первого ростом и шире в плечах.

— Зачем же так неделикатно, — проскрипел он с наигранной предупредительностью, — не лучше ли, если мы с приятелем возьмем вас под руки, уединимся в темной боковой аллейке, сядем на лавочку и будем беседовать при луне.

— О чем же? — сухо осведомилась Лица.

— На любую тему, — весело ответил приставала. — Хотите о звездах и луне, хотите о кинобоевике «Веселые ребята», хотите на вечную тему о любви.

— Отпустите меня, — громко потребовала Липа, но цепкие пальцы хулигана больно сдавили ей локоть, и он уже угрожающе промолвил:

— Сопротивляться бесполезно, милая. Мой приятель при финке, и он стал поразительно нервным после второго побега из колонии. Советую спокойно проследовать с нами в боковую аллейку, мы снимем с вас роскошные анодированные часики и отпустим на все четыре стороны.

В эту минуту из боковой аллеи, словно сбрасывая с широких плеч темноту, появился Дронов.

— Липочка, подержи мороженое, я с ними побеседовать хочу.

— Не связывайся, — прошептала она, — один из них с ножом.

Освободившись от мороженого, Дронов шагнул к высокому:

— Ты, что ли, с ножом? — хрипло прошептал он и тотчас обернулся ко второму: — Или ты, суслик?

Парни не успели ответить. Ваня Дронов со страшной силой столкнул их лбами и разбросал в разные стороны.

— Серый, бежим! — закричал один из них своему партнеру, но уже было поздно.

Тонкие трели свистков разорвали тишину. Это два дежурных милиционера подбегали к месту происшествия.

Пришлось Дронову и Липе доедать мороженое в отделении, пока дежурный дописывал протокол, а заводила, оказавшийся действительно рецидивистом, плакал горючими слезами, надрывно повторяя:

— Зачем же к ответственности, ведь мы же хотели только пошутить.

Среди ночи Липа неожиданно разбудила мужа. Ясными от бессонницы глазами всматривалась она в смутно проступающие в предрассветной мгле черты его лица. Видела крупный хрящеватый нос, добродушно посапывающие губы, надбровные дуги и колечки слегка курчавившихся от природы волос. От ее долгого томительного взгляда Дронов я очнулся, протер тыльной стороной ладони глаза и удивленно спросил:

— Женушка, ты чего?

— Знаешь, Ваня, — шепотом спросила она, — а если бы этот, что с ножом, замахнулся на меня, что бы ты сделал?

— Не знаю, — сонным голосом ответил Дронов. — Наверное, убил бы, а это было бы очень некстати.

— А если бы и второй замахнулся?

— Обоих бы, значит, убил, — равнодушно ответил Дронов, — двумя гадами на земле меньше бы стало.

Она прижалась к мужу, обдав его жарким дыханием:

— Боже мой, какая я счастливая. Ты подожди, не начинай посапывать, как медведь во время зимней спячки. Лучше рассуди, как мы с тобой жили все эти годы. То зарплаты не хватало, то голод и жалкие порции кукурузного хлеба, то заботы о том, чтобы ты, кузнец, стал инженером. Ведь если бы не Александр Сергеевич Якушев, едва ли это бы осуществилось.

— Едва ли бы, Липа. В том и счастье, что великолепных людей на земле больше, чем дряни.

— А помнишь, как ты ему пятерку хотел отвалить за первый урок.

— Ух, помню, — сбрасывая с себя сои, оживился Дронов. — Даже думать страшно становится, как он разгневался да из дома меня хотел своего выпроводить за это. Ох и проучил же он меня тогда, этот неподкупный интеллигент.

— Иначе бы ты инженером никогда не стал, — гладя его плечо, промолвила Липа. — Шутка ли сказать! — И она зашептала в его горячее ухо: — Ты, Ванечка, спи, спи, тебе завтра рано вставать.

Они любили друг друга той прочной любовью, которая свойственна только близким по взглядам на жизнь, труд и свое место в жизни людям. Спроси такого мужа или жену, за что ты любишь, и он или она, растерявшись, ответит: «Не знаю» — и не услышит от них полюбопытствовавший ни одного пустого высокопарного слова. Задумавшись, в трудном замешательстве повторит такой муж или жена: «Не знаю. Только я очень люблю, и никого другого мне не надо».

Именно такой была семья Дроновых. Ни одной размолвки, ни одной тайны, скрытой друг от друга. Теперь все менялось. Теперь у Ивана Мартыновича Дронова, бывшего инженера завода имени Никольского, появилась суровая и большая тайна. Он был уверен, что не имел права допустить, чтобы Липа проникла в нее. Ни наяву, ни во сне не должен был Дронов проговориться. «Но как же быть? — уже не однажды посещала его одна и та же мучительная мысль. — Ведь Липа чуткий и наблюдательный человек, и как трудно станет от нее скрывать ту другую, полную риска, опасностей и напряжения жизнь подпольщика, что начнется завтра, буквально с той минуты, когда мы с Зубковым встретимся в бывшем Александровском саду, который и по сей день многие новочеркассцы так называют, с этим пока незнакомым человеком».