"Конечно, это Логачев", - окончательно решил я и окликнул парня:

— Товарищ Логачев!

Нет, он не вздрогнул от неожиданности, хотя мгновенно обернулся в мою сторону. Я увидел белозубую улыбку на крупном, открытом и приветливом лице.

Шагнув ко мне и наклонившись, он проговорил:

— Правильно, товарищ майор, я - Логачев. Наконец-то вы пришли в себя!

Я попытался опереться на локоть, но он мягко, но настойчиво потребовал:

— Лежите! Лежите спокойно!

— А вы разве доктор?
– усмехнулся я.

— Не доктор, но в отряде кое-чему научился, всяких больных повидал.

— Вот как?.. И сколько же мне лежать?

— Хотя бы сегодня. Ведь вы только очнулись. Нельзя же так, сразу.

— Хорошо, - согласился я.
– А где остальные?

— Криворученко и Березкин в разведке, а Таня и Сергей здесь. Я сейчас позову их. Только вы, пожалуйста, не вставайте, а то мне нагорит.

Логачев сделал несколько шагов, и мне показалось, будто он провалился сквозь землю. Он непостижимо исчез из моих глаз. Не успел я удивиться, как все объяснилось. Послышались голоса. И на том месте, где исчез Логачев, на уровне земли появилась сначала голова Тани, затем ее плечи и наконец вся Таня. За нею из-под земли выбрался небольшого роста паренек, видимо радист Ветров, и наконец Логачев. Оказывается, впереди был обрыв, и, лежа, я не мог видеть его.

Первой подбежала Таня:

— Кондратий Филиппович! Ожили!
– Она опустилась возле меня, поцеловала в заросшую многодневной щетиной щеку, смутилась, начала поправлять постель, на которой я лежал.

— Тише ты, тише… - наставительно и серьезно проговорил подошедший хлопец, в котором я без труда признал радиста Сергея Ветрова. Здравствуйте, товарищ майор!
– Он подал руку и назвал себя.

Голос у него был басовитый, а может быть, он нарочно старался так говорить. Хотя на нем было все, что положено разведчику в тылу врага: на шее автомат, на поясном ремне пистолет в кобуре, компас, финский нож, обоймы к автомату в парусиновых чехлах и через плечо на тоненьком ремешке кожаная потертая планшетка, - ничего героического его вид не являл. Ростом он был на самом деле с винтовку. Большие глаза, тонкая девичья шея. Из-под короткого ежика выступал мальчишеский выпуклый лоб, курносое лицо густо усыпано веснушками.

"Какой же ты малец!" - чуть не рассмеялся я, глядя на него.

Держал себя Ветров с подчеркнутой важностью: он хмурился, на переносице собирались от сосредоточенности морщинки, светлые глаза посматривали с напускной суровостью.

Логачев и Таня расположились на траве, по обе стороны от меня, а Ветров опустился на корточки в ногах.

Оказывается, ребята отыскали меня лишь на третьи сутки после прыжка, но не в избушке, а на поляне, рядом с вещевым мешком.

— Мы трое суток сряду, не смыкая глаз, искали вас днем и ночью, рассказывал Логачев.
– И чего только не передумали…

— Я нашел ваш вещевой мешок с банкой консервов и флягой в первый же день, вечером, на поляне, - вставил Сережа Ветров.

— Верно, - подтвердила Таня.
– И мы решили не брать мешок, а установить возле него дежурство. Семен был уверен, что вы придете к мешку, и он оказался прав. Пока все искали вас, Березкий и Ветров дежурили поочередно возле мешка. А на третьи сутки, рано утром, в дежурство Сережи Ветрова вы и сами заявились.
– Таня озорно улыбнулась и добавила: - Ветров здорово испугался вас…

Сережа возмущенно тряхнул головой.

— Ничего удивительного!
– сказал он.
– Тут кто хочешь испугается. Вид у вас был такой!… Вы шли, падали, поднимались, кричали что-то в бреду, а когда я связал вас и уложил, городили такое, что у меня волосы дыбом поднимались.

— А у тебя и волос-то нет, - деловито поправил Логачев.
– Ты стриженый.

Все рассмеялись. Сережа шмыгнул носом, нахмурился. Он сидел, обхватив руками колени, и покачивался из стороны в сторону.

— Что же со мной стряслось?
– поинтересовался я.

Отвечал Логачев:

— По всей видимости, горячка.

— Сколько времени прошло с той ночи?

— Семь суток, - сказала Таня.

Я ахнул. Шутка сказать: семь суток, и я ничего не помню! Абсолютно ничего! Потом друзья рассказали мне все подробно.

До лагеря ребята несли меня на руках, пять километров… Клали мне на голову и сердце холодные компрессы, пичкали разными снадобьями из неприкосновенного запаса, ночью держали в землянке, а на день выносили на воздух.

— А если бы Сережа не нашел ваш мешок, - сказал Логачев, - было бы плохо. Ведь мы искали вас совсем в другой стороне.

Мы проболтали до самого вечера. Собственно, говорили ребята, а я больше слушал. Уже в сумерки в лагерь вернулись Криворученко и Березкин.

Встреча с Семеном была бурной и радостной. Он расцеловал меня и тут же предложил побрить. Я не возражал.

Познакомился я и с пятым участником группы - Березкиным. Он мне пришелся по душе. Небольшого роста, худощавый, подвижный, в кепке с залихватски заломленным козырьком, с темным лицом и наголо остриженной головой, он походил на цыгана. Чувствовалось, что он подвижен как ртуть, очень энергичен и не может сидеть без дела. Пока шли бритье и беседа, в которой мы вновь и вновь возвращались к недавним событиям, Березкин нашел себе работу. Остро отточенным перочинным ножом он искусно выстрогал и тщательно отделал две узенькие дощечки, сложил их вместе, обтянул брезентом и, достав из кепки иголку с суровой ниткой, обшил. Получились прекрасные ножны для охотничьего ножа, которые он тут же и вручил Логачеву.