Женщина, вечная девочка…
вернуться

Казакова Римма Федоровна
Шрифт:

«Писатели, спасатели….»

Писатели,спасатели, –вот тем и хороши! –сказители,сказатели,касатели души.Как пламя согревальноев яранге ледяной,горит душа реальнаяза каждою стеной.Гриппозная,нервозная,стервозная,а все ж –врачом через морознуютайгу –ты к ней идешь.Болит душа невидимо.Попробуй, боль поправ,поправить необидимо,как правит костоправ.Как трудно с ним, трагическим,неловким, словно лом,тончайшим, хирургическимкапризным ремеслом.Чертовская работочка:тут вопли, там хула…Но первый крик ребеночка –святая похвала.На то мы руки пачкаем,скорбим при ночнике,чтоб шевельнул он пальчикомна розовой ноге!

«Пока вы живы, старшие мои…»

М. Луконину

Пока вы живы, старшие мои,чьи речи и намеренья не лживы,душе не оказаться на мели.Не допустили б вы, пока вы живы!Терзали вас забвенье и чины,тоска и славы золотые жилы,но и добро и зло обреченыс достоинством сносить, пока вы живы.Сродни вам скомороший вольный духи таинство танцующего Шивы…И если чей огонь в ночи потух,он все-таки горит, пока вы живы.Пока вы живы, не корю себяза то, что ни успеха, ни наживыбесплатно не отмерила судьба.А как иначе жить, пока мы живы?Не обманула никого в любвии не врала ни с целью, ни без цели.Пока вы живы, старшие мои,вы кое-что нам все ж внушить успели.Пока вы живы, старшие мои,пусть корвалол заместо водки пьете, –хотя и нам седины намелигода, – нам молодыми быть даете.Почтительнее дочери родной,здороваюсь, как робкий отрок, стоя.Как дорог мне ваш нрав, вполне земной,и ваши несравненные застолья!В морщинах, погрузневшие уже –особой красотою хороши вы…Есть на кого равнение душес отрадою держать, пока вы живы.Так проживу все, что – один лишь раз,как зернышко с живучей вашей нивы.Пусть кто-нибудь когда-нибудь и насвознаградит таким: «Пока вы живы…»!

Голос

Над миром птицы разливаютсяна голых ветках, на весу.Поют, ну прямо разрываются!Они предчувствуют весну.Гляжу на птиц непонимающе.Их голоса звучат, как зов,из почвы травы вынимающий,с весны снимающий засов.Как будто ими дерн питается,и плес, и каждый лист в лесах…Но есть еще побольше таинство,таящееся в голосах.Вот эта крохотная горлинка,что так ничтожна, так сера, –ее серебряное горлышкокуда огромней, чем сама!Я палкою по ветке стукаю.Она летит, смешна, мала,и не волшебною свистулькою,а так, букашкой в два крыла.Но, словно бы томима голодом,все безысходней, все сильнейона томится дерзким голосом,ему темно и тесно в ней.И так, как после вдоха выдохнутьнаполненная грудь должна,стремится птица голос вытолкнуть,который больше, чем она…В том, что обычно необычное,я убедить себя спешу.И не ревниво, не обидчивоза серой горлинкой слежу.Потом на улицу сугробную,вполне надеясь на успех,я выхожу и голос пробую.Но слаб он, как осевший снег!И сразу всё вокруг шатается,приобретая прежний вид.И снова птичий голос таинствонеобъяснимое таит.Ах, птицы! Как ребенок голенькийначну от печки, от азов.Я верю не себе, а горлинкамс их лазерами голосов.Ведь, счастливы или обижены,среди затиший и шумихмы чем-то все же в жизни движимы,что много больше нас самих.

«Женщина картошку продает…»

Женщина картошку продает.Скромная, нехитрая забота.Что мелка картошка, злится кто-то.Говорит: – Что делать? Недород…Рукавицы грязные на ней,фартук ржой и сыростью изгложен,а лицо от этого моложе,и глаза красивей и синей.Глянула спокойно и светло,проследила – тоже вроде малость, –чтобы гниль какая не попаласьи в мои каких-то три кило…В овощном отделе день-деньскойженщина картошкою торгует.Кто-то мандарины атакует,финики… А здесь – весь род людской!С ней бывает грубоват народ.Может быть, была б она счастливейпри лимонах и при черносливе…Но она картошку продает.С благородной тяжестью своейвыхожу в морозный день погожий.Улыбаюсь: чем-то мы похожи,хоть об этом неизвестно ей.Не изыск – и вы, мои дела.Кто-то скажет: пахнет ширпотребом…Я скажу: картошкою и хлебомжизнь всегда незыблема была.И уж если человек не слеп,то, что он берет с моей ладошки,это – наподобие картошки,это просто, как обычный хлеб.Музыка работы, скрип весов…Музыка движений односложных,осторожных, нужных, неоплошных,музыка дыханий, голосов…И во мне безудержно поетмузыка – такая же по сути!Кто – осудит, ну а кто – рассудит:женщина картошку продает.

Гомер

И. Кашежевой

Не важно, что Гомер был слеп.А может, так и проще…Когда стихи уже – как хлеб,они вкусней на ощупь.Когда строка в руке – как вещь,а не туманный символ…Гомер был слеп, и был он весь –в словах произносимых.В них все деянию равно.В них нет игры и фальши.В них то, что – там, давным-давно,и то, что будет дальше.Слепцу орали: – Замолчи! —Но, не тупясь, не старясь,стихи ломались, как мечи,и все-таки остались.Они пришли издалека,шагнув из утра в утро,позелененные слегка,как бронзовая утварь.Они – страннейшая из мер,что в мир несем собою…Гомер был слеп, и он умеллюбить слепой любовью.И мир, который он любилчутьем неистребимым,не черным был, не белым был,а просто был любимым.А в уши грохот войн гремел,и ветер смерти веял…Но слепо утверждал Гомертот мир, в который верил.…И мы, задорные певцылюбви, добра и веры,порой такие же слепцы,хотя и не Гомеры.А жизнь сурова и трезва,и – не переиначить!Куда вы ломитесь, слова,из глубины незрячей?Из бездны белого листа,из чистой, серебристой, –юродивые, босота,слепые бандуристы…

«…Сказал неумолимо – как отрезал…»

Памяти М. Луконина

…Сказал неумолимо – как отрезал,что книгу назвала неинтересно.«А эти вот стишки –ни к черту вовсе…»Мне было в эту пору двадцать восемь.Не зло звучало это и не черство,а это мной, моей судьбой болелото самое и братство, и отцовство,что стать такой, как стала, повелело.А годы шли.Как тяжело призванье!По строчкамднибез состраданьямчатся.«Вот, Миша, слышишь?Лучшее названье!»Но до тебя уже не докричаться.«Вот, Миша, –может, лучшее творенье…»Но кем-то кончен путь –а кем-то начат.…И бедное мое стихотвореньеопущеннымиплечикамиплачет.

Два имени

…Жили свободно, искали теплаи не пугались обмана.Жизнь непроста, но легенда светла,свято:Марина и Анна.Были ошибки и просто грехи.Правда – в оброненной фразе,что вырастали из сора стихи,не из духов, а из грязи.Я обитала в безбожной стране,где, что от храма, –под бритву!И заменяли их строки вполнеБиблию,Бога,молитву.Мне это знание тоже дано,музыка слов-откровений.Может, живу и не слишком грешно,но и таланта помене.С тем, что наш крест не из легких,смирюсь,верую и уповаю,в церкви вселенской стихами молюсь,душу свою умываю.Дивный пример,утешающий звук,магия жеста и стана,гордых имен, убедительных рук,строгих:Марина и Анна.Как и у них, путь –и выбора нет.С неба не сыплется манна.Но осеняет спасительный светвечных:Марина и Анна.

Запоздалое заклинание

Памяти В. Высоцкого

Какие песни ни пропеты,лишь ими дни не исчисляй.Не исчезай с лица планеты,прошу тебя, не исчезай!Ты жил не зря, ты много сделал,но нежно, неутешно жальживой души, живого тела…Прошу тебя, не исчезай!Не только нотою упрямойзахлестывая мир и зал,как для любимой, как для мамы,жив, во плоти – не исчезай!Оправдывай хулу, наветы,озорничай, дури, базарьи лишь с лица своей планеты,прошу тебя, не исчезай!Горячкой глаз, парком дыханья,даритель правды, маг тепла,с Таганки, из любых компанийне исчезай, прошу тебя!В календаре не смею метитьтвою посмертную зарю.Мне говорят: исчез в бессмертье.«Не исчезай!» – я говорю.А ты, что пел, как жил, нелживо,смеешься: мол, себя не жаль…И говоришь всему, что живо,и мне, как всем: «Не исчезай!..»