Для русских войск в Маньчжурии окончание войны прозвучало как-то неожиданно, вопреки естественному ходу. До этого многие ожидали, что главнокомандующий, генерал от инфантерии Линевич вот-вот отдаст приказ о переходе маньчжурских армий в контрнаступление, благо сил и средств накопилось уже достаточно. Вместо боевого приказа в батальонах и батареях зачитали императорский манифест о заключении Портсмутского мирного договора. Манифест гласил:

«В неисповедимых путях Господних Отечеству Нашему ниспосланы были тяжкие испытания и бедствия кровопролитной войны, обильной многими подвигами самоотверженной храбрости и беззаветной преданности Наших славных войск в их упорной борьбе с отважным и сильным противником. Ныне эта столь тяжкая для всех борьба прекращена, и Восток Державы Нашей снова обращается к мирному преуспеянию в добром соседстве с отныне вновь дружественной Нам Империею Японскою.

Возвещая любезным подданным Нашим о восстановлении мира, Мы уверены, что они соединят молитвы свои с Нашими и с непоколебимою верою в помощь Всевышнего призовут благословение Божие на предстоящие Нам, совместно с избранными от населения людьми, обширные труды, направленные к утверждению и совершенствованию внутреннего благоустройства России...»

Все честолюбивые планы вольноопределяющегося Унгерна на войну в Маньчжурии рухнули. Он надеялся на новые боевые награды, которые могли бы украсить его послужной список. Хотя сослуживцы и говорили, что солдатский Георгий даст ему путёвку в любое столичное военное училище. Выбирай любое.

Барона поразило не само окончание войны, а то, как известие о её завершении дипломатами в американском городе Портсмуте восприняли войска. Лучше всего об этом говорили сами участники войны, офицеры сибирского стрелкового полка, которые приняли кадета-добровольца из Морского корпуса с баронским титулом в свою дружную семью:

— Мой отец рассказывал, какой восторг стоял в Дунайской армии, когда освобождение Болгарии от османов стало фактом. Все ликовали как один.

— А сейчас такое впечатление, что наши сибиряки таким концом войны не слишком-то обрадованы.

— Что правда, то правда. Не слышно ни «ура», ни полковой музыки.

— Ещё бы. Меня угнетает какое-то чувство неудовлетворённости. А я ведь писал начальству несколько рапортов отправить меня сюда, в Маньчжурию.

— Вы не один. Мы все ехали на эту войну, как на правое дело. Даже наши солдаты, отцы больших семейств.

— А меня после манифеста государя не покидает мысль о бесплодности наших трудов, принесённых жертв.

— Действительно, бойцам-маньчжурцам вместо славы достался едва ли не позор проигранной нами войны.

— Почему проигранной нами? Её проиграли Куропаткин с Алексеевым, а не мы. И дипломаты в Портсмуде.

— Мы же имели право рассчитывать на успех. И под Порт-Артуром, и здесь, в Маньчжурии. Даже под Мукденом.

— А Цусима? Ведь она позорна.

— Будь вместо Рожественского Степан Осипович Макаров, то война на море пошла бы совсем иначе.

— Нашего Макарова адмирал Хейхатиро Того убрал одним минным «букетом». А больше флотоводцев на российском флоте не оказалось. Адмирал — это призвание, а не звание.

— И всё же японцы нас забоялись основательно к концу войны. Это факт.

— Почему вы так считаете?

— Разве это победа в войне? Ни тебе контрибуции, ни уступки на переговорах условиям противной стороны.

— Как бы закончилась война, если бы не было заключено Портсмутского договора?

— Да и кончилась ли она? Япония теперь такой дракон» что от российских границ на Дальнем Востоке не отступится в обозримом будущем. Как вы думаете?

— Согласны. С Японией мы ещё повоюем.

— Что-то наш барон помалкивает. Слушает, а сам как будто думает о чём-то своём. Какие ваши планы на завтра, Роман Фёдорович? Если это не секрет.

— Не секрет. Решил оставить Морской корпус раз и навсегда.

— Но вам же учиться осталось всего год.

— Ну и что? Я стану армейским офицером.

— Тогда какое училище в столице выбираете? Николаевское кавалерийское?

— Нет, не угадали. Павловское пехотное.

— А как с привязанностью к казакам-забайкальцам?

— Время покажет, где мне служить Отечеству...

Унгерн фон Штернберг вернулся с Русско-японской войны, которую он «захватил» только в самом её окончании, с двумя боевыми наградами на солдатской шинели. Первой был солдатский «Егорий» на приметной георгиевской ленте. Второй стала медаль «В память Русско-японской войны». Правда, её получил уже в Санкт-Петербурге, поскольку она была учреждена императорским указом только в январе 1906 года. С большим опозданием для тех, кто воевал в Маньчжурии.