Шрифт:
Они звали с собой Романа Унгерна, но тот наотрез отказался:
— Моё место в степях, что за Байкалом. Я в них свою душу и мечты вложил. Там мне и воевать за царскую Россию.
— А как же Эстляндия? Ведь наши фамильные корни в ней. Кому, как не нам, защищать её от большевиков? Вернёмся.
— Нет, с Востоком я уже давно сроднился: вы же это прекрасно знаете.
Родственникам барона посчастливилось вернуться в Ревель целыми и невредимыми, а вот казачьему есаулу грозили опасности. Но ему повезло. В городе Верхнеудинске на станционной площади Унгерн столкнулся с бурятом, который когда-то служил вместе с ним в монгольском городе Кобдо, в Верхнеудинском казачьем полку. Однополчане друг друга признали сразу. Бурят вывез офицера к себе в селение, где дал ему лошадь и берданку. Наган и Золотая сабля были у волонтёра с собой.
Унгерн знал Забайкалье достаточно хорошо и потому без особых приключений самостоятельно добрался до окрестностей приграничной станции Даурия. За ночь он перебрался через реку Аргунь (граница никем не охранялась) и прибыл в Китай, к атаману Семёнову на станцию Маньчжурия. Тот был откровенно рад приезду своего боевого сослуживца по 1-му Нерчинскому казачьему полку:
— Барон! Вот так встреча! Ко мне в отряд?
— К тебе, Григорий Михайлович. Готов сражаться с большевиками даже в нижних чинах.
— Что ты, есаул: ведь в Георгиевских кавалерах состоишь. Будешь в моём атаманстве в начальниках ходить. Я тебя сколько фронтовых лет знаю и всегда ценить буду.
— Другого я от однополчанина и не ожидал, когда к тебе из Ревеля пробивался. Так что мы опять на новой войне.
— На новой, Роман Фёдорович. Гражданской она сегодня в России называется. Ох и кровушки прольётся казачьей...
Глава шестая
ПОД ЗНАМЁНАМИ АТАМАНА ГРИГОРИЯ СЕМЁНОВА
На следующий день, отоспавшись, Унгерн в полной офицерской форме прибыл к атаману в штаб. Честь есаулу у входа отдал сдвоенный караул: аргунский казак-бурят и монгол из племени харачинов. Семёнов принял барона дружелюбно:
— Отоспался с дороги, Роман Фёдорович?
— Отоспался. Даже успел собственноручно пришить на прежнее место офицерские погоны.
— Видишь сам, что теперь на казачьего офицера похож. А то вчера появился как путешественник по степям Халхи. Вернее, как партизан с монгольско-китайской войны. Готов принять у меня должность?
— Готов, Григорий Михайлович.
— Особый Маньчжурский отряд у меня пока небольшой. Шестьсот конных монголов и бурят, около двух сотен русских казаков и офицеров. Есть добровольцы из японцев. Казаки почти все забайкальские, большей частью с берегов Аргуни. Но это только то, что у меня находится на этой станции. А в действительности войск у меня намного больше. Пушки есть, пулемёты.
— А кто тебе помогает оружием, боеприпасами? Не читинские же большевики.
— Конечно, нет. Война живёт войною: добычей, трофеями. Это раз. Японцы, как союзники России по Антанте, взялись помогать. Это два.
— Что за должность мне предлагается?
— Комендантом железнодорожной станции Хайлар. Это, как помнишь, в тылу у станции Маньчжурия. Но главной должностью тебе там будет другая, более ответственная.
— Какая же?
— Ты монгольский язык не забыл, сидя в Ревеле и Карпатах?
— Нет, не забыл. И на днях в Верхнеудинске с бурятами общался на их родном языке. Друг друга понимали с полуслова.
— Вот это просто здорово, Роман Фёдорович. Второй твоей заботой в Хайларе будет должность военного советника при монгольском князе Фуршенге.
— Понял боевую задачу. А этот Фуршенга кем правит в степи?
— Ты часового монгола у моих дверей видел? Узнал по шапке, кто он такой?
— Ещё бы: вылитый харачин. Из самых диких воинственных племён Халхи.
— Вот князь Фуршенга и правит по своей родословной племенем харачинов, степных разбойников.
— Большие силы у этого князя?
— В Хайларе расквартирована его бригада. Около восьмисот всадников. Фуршенга и мне дал своих конников, но только сотню. Остальных харачинов держит при себе. Хитрит князь, что-то стал меня остерегаться.