Арнвид тихо сказал:

– На это мне нелегко ответить тебе, Улав.

– А я не боюсь услышать, что ты о том думаешь.

– Для чего тебе надобно это слышать? – прошептал Арнвид с неохотою.

Улав не сразу ответил. Когда он, помолчав, заговорил снова, то как бы взвешивал каждое слово и при этом не глядел на своего друга.

– Ингунн, верно, говорила тебе, что с нами приключилось. Я думал, что исполню его волю, если дам мальчику свое имя как пеню за отца, в расплату за него. За того человека, с кем я рассчитался тогда на севере. За этого бродягу. – Улав хохотнул. – Он вовсе спятил, надумал жениться на Ингунн. Сказал, что прокормит ее и дитя. Пришлось мне убрать его с дороги, сам, верно, понимаешь.

– Я понимаю, ты думал тогда, что тебе так надо поступить, – ответил Арнвид.

– Он первый затеял рубиться. Я не нападал на него сзади. Он начал сам, пристал ко мне – мол, я должен помочь ему, как человек, который хочет купить мужа опостылевшей ему полюбовнице.

Арнвид ничего не ответил. Улав продолжал, все более распаляясь:

– И этот… этот… смел сказать такое про Ингунн!

Арнвид кивнул. Они помолчали, потом Арнвид сказал нерешительно:

– Когда наш фогт со своими людьми пришел туда следующей весной, то они нашли кости человека на пожарище – у меня там выгон на Луросене. Это, видно, и был он.

– Нечистый дух! Так это был твой выгон? Что же, тем лучше, я тебе могу заплатить за него.

– Полно, Улав, замолчи! – Арнвид резко поднялся, лицо его помрачнело. – К чему это все? Для чего ты ворошишь то, что было столько лет назад?

– Да, много лет прошло с тех пор, а я думал о том каждый день, но ни разу не сказал о том никому, ты первый слышишь об этом сегодня. Стало быть, его похоронили по-христиански?

– Да.

– Значит, мне не надо о том печалиться, а я-то не мог забыть о том, скорбел, думая, что он так и лежит там. Стало быть, того греха на мне нет, что крещеный человек лежит без погребения. И никто не спрашивали не допытывался, кто этот мертвец?

– Нет.

– Странно, однако.

– Что ж тут странного. Тамошние рады услужить мне, коли я в кои-то веки попрошу их о чем.

– Не надо тебе было этого делать, – Улав крепко стиснул руки. – Мне было бы легче, кабы все открылось. А ты помог мне скрыть все дело, схоронить концы в воду. И как ты только мог пособлять мне в худом деле. Это ты-то, такой праведник!

Тут Арнвид расхохотался. Он смеялся до того, что не мог стоять и опустился на скамью. Улав сперва вздрогнул, потом сказал в сердцах:

– Дурная же у тебя привычка ржать что есть мочи. Давай лучше говорить о другом. А привычку эту придется тебе бросить, когда станешь монахом.

– Придется. – Арнвид вытер глаза рукавом.

Улав продолжал, дрожа от волнения:

– Тебе-то не доводилось жить в раздоре с Иисусом Христом, входить в дом его лжецом и предателем. А я живу так каждый день уже целых восемь лет. Люди здесь, в округе, думают, что я человек благочестивый, жертвую на церковь, в монастырь в Осло, да бедным все, что могу, хожу всякий раз к обедне, иногда даже по два, по три раза в день, когда наезжаю в город. «Возлюби господа бога твоего всей душою и всем сердцем своим», – сказано в писании. Думается мне, господу неведомо, как я люблю его; не знал я, что человек может любить его столь сильно, покуда сам не был отторгнут от него и не потерял его!

– К чему ты мне все это говоришь? Отчего не расскажешь своему пастырю?

– Не могу. Я так и не исповедался в том, что убил Тейта.

Не получив ответа, он продолжал говорить все так же горячо:

– Отвечай же мне! Можешь дать мне совет?

– Многого же ты хочешь от меня. Я дам тебе тот же совет, что и священники. Не могу указать тебе иного пути, кроме того, про который ты сам ведаешь.

И, тоже не получив ответа, добавил, немного помолчав:

– Но такого совета ты не хочешь.

– Не могу. – Лицо Улава побелело и будто окаменело. – Я должен думать об Ингунн более, нежели о себе самом. Не могу я обречь ее на такую жизнь: остаться вдовою убийцы и злодея, одинокой, нищей, убогой и горемычной.

Арнвид, замявшись, сказал:

– Так ведь может… может, епископ и придумает что… Ведь с той поры немало воды утекло. Ни один невинный не понес наказания за дело твоих рук. К тому же убиенный тяжко погрешил против тебя, и убил ты его в честном бою. Может, епископ и сумеет помирить тебя с богом, отпустит тебе грех, не требуя, чтобы ты предстал перед судом людским.

– Навряд ли он Согласится!

– Не знаю, – тихо ответил Арнвид.

– Не смею я решиться на то. Надобно прежде подумать о тех, за кого я в ответе. Тогда для чего мне было делать то, что я сделал, спасая ее честь? Думаешь, я не знаю, что, признайся я тогда в содеянном, было бы это пустячным делом, жил бы тот человек или помер. Да кабы ты еще тогда мне помог и показал, что она была моя, женщина, которую он соблазнил… Да только Ингунн бы не снесла того, у нее и всегда-то было мало сил. А коли все в округе узнают про нее ныне, когда она едва жива…